– Это нам Ларри привез, – сказала мама и схватила Карлу за руку. – Мы должны пойти и сказать ему спасибо.
На улице было темно и холодно, но мама сказала, что это неважно. Она перестанет плакать («Я обещаю, малышка моя, обещаю!»), только если пройдет мимо дома, где живет Ларри. Они шли очень долго, потому что автобусов не было: праздник, водителям тоже надо отдыхать. Здания, попадавшиеся им навстречу, были такими огромными, что в них уместился бы десяток таких, как их дом.
Наконец Карла с мамой остановились у высокого белого дома, уходившего куда-то в небо. В окне второго этажа горел свет. Шторы не были опущены.
Слезы заструились по маминому лицу:
– Если бы я могла быть там, с Ларри!
Карла потянула маму в сторону, пытаясь увести.
– Одну минуту, – говорила та, не двигаясь с места.
Карла, заскучав, принялась сгребать мерзлые листья.
– О нет! – ахнула мама, схватившись за горло. Карла проследила за ее взглядом. У окна стояла маленькая девочка и смотрела на них.
– Кто это? – спросила Карла.
– Это его ребенок.
– Значит, у него и дочь есть? – В груди у Карлы что-то дрогнуло. – Не только жена?
Мама кивнула, и слезы полились еще обильнее.
Такая же дочь, как она, Карла?
– А что они делают по воскресеньям?
Руки у мамы так дрожали, что Карле пришлось их придерживать.
– По воскресеньям его семья – мы. А остальную неделю – они. Пойдем, нам пора.
Они шагали по бесконечным улицам, мимо фонарей и чужих украшенных окон обратно к голой, без игрушек, елке и двум подаркам в носке.
– Что ты делаешь? – спросила мама, когда Карла швырнула свой подарок в мусорное ведро.
– Я его не хочу. – Лицо девочки горело от гнева. Ларри должен уйти, решила она про себя, иначе маме будет плохо. Надо придумать способ от него избавиться. Избавилась же она от Чарли. Даже если это жестоко.
Хорошо, что я умираю не на Рождество. Это было бы слишком для родных и знакомых. Скорбные события не должны происходить, когда остальной мир радуется. От этого скорбящим тяжело вдвойне. И всю жизнь эти воспоминания портят Рождество.
Существует ли вообще удачный момент для смерти? Мне никогда не приходило в голову, что это будет вот так: пласты боли и размышлений, упреков другим и себе сменяют друг друга. И, конечно, страх. Потому что, судя по негромким звукам вокруг, здесь по-прежнему кто-то есть.
Глава 19. Лили
Рождество у нас дома всегда отмечали на широкую ногу. «Дэниэл это любит», – говорила мать всякий раз, оправдываясь за елку в десять футов высотой и целую гору подарков под ней. Мы не были богаты, но мать экономила целый год. Один раз мой брат получил в подарок железную дорогу «Хорнби», которую разобрал, чтобы «посмотреть, как там все устроено», и снова собрал. На это ушло три дня, в течение которых Дэниэл отказывался садиться за стол (даже за рождественский обед), потому что «был занят».
Никто не пытался его отговорить: Дэниэла было невозможно переубедить, если он что-то решил. Может, поэтому в детстве он всегда получал все, что хотел. Только когда список его желаний перешел все границы, родители попытались ввести ограничения, но было уже поздно.
«Каким-то будет этот год?» – думала я, пока мы ждали отца с машиной на вокзале в Эксетере. Уже не первое Рождество у мамы, едва она просыпалась утром, к лицу прирастало гладкое веселое выражение «все в порядке», которое никого не обманывало. Осушив три бокала джина еще до ланча, она начинала говорить о Дэниэле в настоящем времени. «Как считаешь, ему понравится новая гирлянда?» – допытывалась она, будто мой брат вот-вот спустится в гостиную.
Папа будет ходить с видом вымученного смирения и заботиться о маме с нежностью, смешанной с чувством вины. После пережитой трагедии пары либо сплачиваются, либо расходятся. Наверное, это к лучшему, что родители в конце концов выбрали первое.
В зале ожидания холодно: ветер порывами задувает в дверь. Я дрожу. И не только из-за бедняги Мерлина, который умер из-за меня от рук неизвестного убийцы (у дяди Сары Эванс, по словам полицейских, железное алиби, но Тони сказал, что он мог кого-то подговорить).
Меня трясет не только поэтому. Иногда – не сочтите это глупостью – мне кажется, что я соответствую своему имени. Лилии оставляют пятна: если нечаянно задеть крупные тычинки с пыльцой, реципиент оказывается испачкан веществом, которое трудно вывести. Мне кажется, я пятнаю тех, кого пытаюсь любить. Дэниэла, Мерлина, Эда… Кто следующий? Джо?
«Не будь нелепой», – резко одернула я себя.
Заметив мое состояние, Эд попытался обнять меня за плечи, но я высвободилась. А чего он ждал, рисуя лицо женщины, с которой раньше был помолвлен?
– Ты все-таки ее любишь? – заорала я, швырнув кофейник на ковер.
– Да нет же! – с искренним недоумением оправдывался Эд, как растерянный мальчик. – Она сама то и дело выскакивает в моем творчестве…
– В творчестве? – взвилась я. – Реклама твое творчество! – Я в бешенстве махнула рукой на хохочущую Давину с запрокинутой головой и, не в силах сдержаться, крикнула: – У тебя с ней роман?
– Когда? Когда мне романы крутить? А даже если б и так, тебе-то что за дело? Ты за своей работой замужем, а не за мной! – вышел из себя Эд.
И не успели мы оглянуться, как ссора переросла в полноценный скандал. В соревнование по громкости ора. И такое у нас происходит все чаще.
С того дня мы почти не разговариваем друг с другом, разве что о планах на праздники. Рождество встречаем у моих родителей в Девоне, а День открытия подарков
[17] проводим с семьей Эда в Глостершире.
Теплая рука мужа – предложение рождественского перемирия, но мне не дают покоя мысли о Дэниэле, Мерлине, записке…
– Вон твой отец, – с облегчением сказал Эд.
Конец ожиданию в сердитом молчании на холодном ветру.
– Первое Рождество молодых супругов, а? – Сияющий папа распахнул перед нами дверцы старенького «Лендровера».
Я даже не взглянула на Эда, пока мы обменивались подобающими случаю любезностями. Я только знаю, что родители воспользуются нашим бутафорским браком как поводом для радости, чтобы на время забыть о пустом месте за столом и о седле, который год висящем на вешалке в гардеробной, потому что ни у кого не поднимается рука его выбросить.
Мне очень хочется пожаловаться папе, как я несчастна, но я не имею права. Мой долг перед родителями – любым способом компенсировать случившееся с Дэниэлом.
– Дорогие мои! – Мама встретила нас на пороге. Глаза у нее неестественно радостные, рука дрожит. Бокал, который она поставила на стол, наполовину осушен. – Какое счастье вас видеть!
