– Спасибо, с радостью!
Не стоит благодарности. Руперт может ей очень пригодиться.
Когда Карла вернулась в дом к Эду и Лили, на столике в холле ее ждало письмо. Это была копия отчета об официальном расследовании пожара – хостел разослал их всем бывшим жильцам. Причиной пожара, говорилось в письме, скорее всего, стала непотушенная сигарета, однако установить конкретного виновника не представляется возможным из-за обширной площади возгорания и того факта, что многие постояльцы признались в курении в номерах.
Это хорошо. Теперь страховая компания оплатит Карле одежду и учебники. Девушка слегка завысила их стоимость – страховщики не разорятся.
В заключение говорилось, что хостел не будет работать впредь до особого уведомления. Жизнь несомненно налаживалась.
– Это просто мой друг, – уверяла Карла. – Парень с юридического, который с самого начала был ко мне добр.
Но едва они с Рупертом переступили порог, как Карла почувствовала враждебность Эда.
– Стало быть, вы и есть тот самый Руперт, о котором Карла столько говорила?
Карла вспыхнула, когда Эд подчеркнул слова «тот самый». А «столько говорила» – прозрачный намек на ее влюбленность. Что подумает Руперт? Карла засомневалась, правильно ли сделала, приведя его на ужин.
– Приятно слышать, сэр, – сказал Руперт, пожав руку Эда и бросив взгляд на Лили.
К счастью, Лили, которая в последнее время держалась отстраненно, заметила смущение Карлы и непринужденно перевела разговор на другую тему, однако весь ужин Эд был сам не свой. Его раздражало, когда речь заходила о жене («Нам несказанно повезло, что Лили снизошла до нашей компании: обычно она в это время на работе»), он отпускал колкости насчет Руперта и его колледжа («Туда пошел один из моих кузенов, которого не взяли в Итон»).
Карла видела – гость Эду не нравится. Бедняга Руперт и сам это заметил.
После ужина они спустились в цокольный этаж посмотреть картины. Эд, скрестив руки на груди, начал:
– Карла говорила, вы любите искусство?
– Так и есть, сэр. Эти работы прекрасны.
– Отстой. – Эд презрительно оглядел портреты старух и молодых женщин – цветочницы, табачницы, молодой мамаши в парке. – Ни одна не имела успеха. Единственное, что выстрелило, – портрет нашей красавицы Карлы.
Ай! Эд так стиснул ее плечо, что Карле стало больно. От него разило вином: за ужином он один прикончил целую бутылку. Лили тоже это заметила.
– Я ее снова пишу, она вам говорила? – Эд подошел к Руперту почти вплотную.
Карла едва сдерживала торжество, но при этом испытывала мучительную неловкость.
– Нет, сэр, не говорила.
– Стало быть, вы посвящены не во все, что происходит в прелестной головке нашей Карлы?
– Эд, довольно. – Лили поспешно подошла и взяла его под руку. – Пора ложиться спать.
– Чепуха. Небось молодому человеку хочется увидеть мою новую картину?
Руперт стоял такой же красный, как Карла.
– Только если это не доставит вам хлопот, сэр.
– Не доставит! А знаешь почему? Потому что я никогда не показываю незаконченных работ. Никогда! – Он развернулся и, стуча ногами, поднялся по ступенькам.
– Прошу прощения. – Лили покачала головой. – Эд устал, сейчас у него ответственный период. Он надеется на новый старт в карьере благодаря портрету Карлы. На этот раз Эд работает пастелью – совершенно новое для него направление.
– Понимаю. – Руперт уже овладел собой и вспомнил о манерах. – Артистический темперамент. Благодарю вас за прекрасный вечер.
Но вечер не был прекрасным, и все это понимали. Ночью Карла слушала через стену одну из самых громких ссор Эда и Лили.
– Почему ты был таким грубым? Будто ревновал мальчика к тому, что он по уши влюблен в Карлу!
– Ерунда, мне просто не нравится, когда какой-то щенок пялится на мои работы, отпуская снисходительные комментарии!
– Ничего подобного, он образец воспитанности!
– Я знаю, что он такое! Да и вообще, тебе-то какое дело? Тебя никогда не бывает дома!
– Может, Карле лучше съехать от нас? Разве в Лондоне мало хостелов? Почему ты предложил ей остаться? Изначально речь шла о том, что это на время.
– Ах, значит, теперь, когда ко мне вернулось вдохновение, ты хочешь вышвырнуть мою модель на улицу? Желаешь мне неудачи?!
По-лу-чи-лось, торжествовала Карла, крепко сжимая колени.
Однако утром супруги вели себя так, будто и не ссорились.
– Хочешь поехать с нами в Девон? – спросила Лили.
Карла покачала головой:
– Я бы лучше осталась, если вы не против.
– Правда? – разочарованно спросил Эд. – Том огорчится, не увидев тебя. Может, он об этом не скажет, но я-то пойму. «Мне тоже будет грустно», – говорили его глаза.
Отлично.
– К сожалению, мне необходимо поработать над домашним заданием.
– Конечно, конечно, – в голосе Эда послышалась обида. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты еще мне попозировала, когда я вернусь.
Карла залилась краской.
– Обязательно.
Глава 41. Лили
Работа над портретом тянулась недели и месяцы. Пролетела Пасха с кивающими желтыми нарциссами, и уже расцвели ранние летние розы на маленьком клочке земли за домом. Расцвела и Карла.
Я с возрастающим удивлением и уважением смотрела, как на холсте Эда проступает наша «постоялица». Рука моего мужа, давно утратившая твердость – отчасти из-за неуверенности, отчасти, будем честны, из-за пьянства, – будто обрела собственную, отдельную верность и точность.
Прекрасные миндалевидные глаза Карлы на ангельском личике непрестанно следили за мной, стоило взглянуть на мольберт. Теперь она все время была рядом – непременный живой атрибут студии с окном в сад, потому что там больше света, и домашний дух, который принимает мое пальто, когда я прихожу с работы, сообщает, что ужин почти готов, – и вызывает повышенный интерес.
– Вы снова пишете эту итальянскую девочку? – спросил журналист, зашедший взять интервью «в домашней обстановке» (подсуетился агент Эда).
Я стояла у холста, который муж демонстративно оставил на виду, хотя обычно прячет неоконченные работы.
– Да, – с деланой небрежностью ответил Эд. – Соседская малышка, за которой мы с женой присматривали, когда еще только поженились, вернулась в нашу жизнь. Карле сейчас двадцать четыре года, она, кстати, учится на юриста и любезно разрешила ее снова нарисовать.
После выхода интервью слухи распространились как пожар. Телефон не умолкал – не только потому, что миру искусства (и журналистам) понравилась история о маленькой модели, которая выросла, но и оттого, что картина Эда была прекрасна. Карла на ней как живая, словно вот-вот шагнет с холста в комнату. Гладкая прическа, контрастирующая с буйными детскими кудрями, дает понять, что перед нами стильная молодая женщина, а с приоткрытых губ, кажется, в следующий миг сорвется фраза: «Вот и я. Я вернулась».
