– Нет, я отклоню ваше предложение, потому что хочу создать собственную клиентскую базу. Но в любом случае спасибо за ваше предложение.
Благодаря своим усилиям практически каждый день я становился «брокером дня». На первых порах этот титул звучал как нечто лестное. «Брокер дня» – это брокер, который привел в контору наибольшее число новых клиентов за день. Клиенты посещали офис и приносили свои деньги. Обычно приходили люди, которые уже знали, во что вложить свои средства. В 1982 году в Сан-Франциско, в этом бывшем культурном центре хиппи с идеями свободной любви и мира на Земле, было все еще достаточно людей с расовыми предрассудками. Люди, впервые приходившие в офис компании, не ожидали увидеть перед собой чернокожего брокера. Не думал, что мой цвет кожи в этом случае будет играть мне на руку, но факт оставался фактом. То, что я был черным, меня самого, понятное дело, нисколько не смущало, и я заводил с клиентами деловой разговор:
– День добрый! Вы хотите приобрести акции Ginnie Mae?
Или разговор с клиентом мог строиться несколько иначе:
– Вы хотите отложить что-нибудь на будущее, на старость или для ваших внуков? У меня есть выгодные предложения.
Несколько раз происходило следующее. Я общался с клиентом, предлагал ему инвестиционную стратегию, но клиент заключал договор с другим брокером, который и получал комиссию за продажу. Почему?
– Понимаешь, – объяснил мне менеджер отделения, – клиент хотел заключить договор с брокером, обладающим большим опытом, чем ты.
Когда в первый раз услышал подобное объяснение, дико разозлился, но смолчал. Когда же во второй раз услышал от менеджера отделения то же самое, не сдержался:
– Давай-ка разберемся с этой ситуацией. Человек хотел купить акции Commonwealth Edison, верно? Для получения дивидендов компании клиенту совершенно неважно, через какого брокера он заключил договор. Мы говорим об одной и той же компании и об одинаковом количестве акций. Но клиент неожиданно захотел заключить договор у другого брокера. Почему получается, что комиссию за клиента, которого привожу и обрабатываю я, получает другой брокер?
На самом деле ответ на мой вопрос был прост. Белые не привыкли и не хотели общаться с чернокожим, даже несмотря на то, что их нашел и сделал им предложение именно я, а заключив договор, они зарабатывали приличные деньги. Но я ничего не мог с этим поделать, и мне оставалось снова браться за телефонную трубку, набирать номер, улыбаться и говорить. Я понимал, что хорошо делаю свою работу. Если во время телефонного разговора мне удавалось наладить контакт с клиентом – это было замечательным началом. Дело в том, что, в отличие от многих черных, я не разговаривал, как они. По телефону было сложно понять, что я чернокожий. Возможно, я говорил, как белый, потому что мне легко дается изучение языков и я чувствую интонацию. К тому же у меня англо-саксонское имя. Крис Гарднер – ну кто может заподозрить меня в том, что я черный? С таким именем я мог бы быть блондином и расистом.
И тогда понял, что телефон – лучшая защита от того, чтобы клиент не увидел во мне черного. Я начал отговаривать клиентов от посещения офиса и раннего заключения договора (так поступало большинство брокеров).
– Хорошо, – говорил я клиентам, которые приняли решение вложить с моей помощью деньги, – давайте вот как поступим. Я открою на ваше имя брокерский счет, вы отправите мне чек, и мы начнем работать. Вам удобнее выслать чек или перевести деньги через банк?
Если клиенты сами выказывали желание посетить офис, у меня имелась прекрасная отговорка:
– Нет, не стоит. У нас в офисе очень шумно, потому что очень много брокеров. Гораздо удобнее уточнить все детали по телефону.
Прошло четыре месяца, как Джеки ушла и увезла с собой Кристофера. Мои дела шли в гору, но успехи пока не выражались в больших гонорарах. У меня не было убедительного свидетельства своего успеха, который мог бы повлиять на Джеки.
Мы встретились с Джеки в кафе, и я намеками дал ей понять, что мои дела идут все лучше и лучше. Она положила на столик ключ от хранилища, в котором находятся мои вещи. Конечно, я с большим удовольствием увидел бы своего сына, но получение этого ключа тоже большая победа. Джеки отказывается дать то, что дороже всего для меня, – сына. Поэтому взял ключ, положил его в карман и ушел.
«Что ж, – подумал я, – мне, конечно, еще некуда перевозить свои вещи, но по крайней мере могу взять из хранилища одежду и мой любимый кейс Hartman, который купил год назад».
Я заехал в хранилище и вернулся в общежитие. Повесил костюм, чтобы он проветрился, и уставился на свой кейс, обтянутый коричневой кожей. В свое время я выложил за него целых сто долларов. В этот момент раздался стук в дверь. Три стука – два практически без паузы, а третий после некоторого перерыва. Странно, именно так раньше стучала в дверь Джеки. Но маловероятно, что это она.
Открыл дверь и увидел на пороге Джеки. И она не одна – у нее на руках был Кристофер. Бог ты мой, наконец-то я вижу своего сына! Ему уже девятнадцать или двадцать месяцев, а внешне он похож на трехлетнего ребенка. Он прекрасен. Я настолько удивлен, что, кажется, потерял дар речи.
И удивился еще больше, когда Джеки передала мне Кристофера.
– Вот, держи.
Я заметил за ее спиной синюю коляску и огромную сумку. Она передала мне эти вещи.
– Возьми, – сказала она.
Я держал Кристофера на руках, не понимая, что происходит.
Постепенно до меня дошло, что она не просто пришла показать мне сына, а намерена его у меня оставить.
Наш разговор с Джеки был очень коротким. Она устала воспитывать и заботиться о ребенке одна и хочет посвятить больше времени своей карьере. Я чувствовал, что она сожалеет о том, что в свое время увезла Кристофера из штата и не обсудила со мной, как мы будем делить ребенка. Однако напрямую всего этого она не сказала. Она сообщила мне, что находится в сумке, показала огромную упаковку памперсов, сказала, как часто их надо менять, предостерегала, чтобы я не закармливал ребенка конфетами, и ушла.
– Кристофер, – сказал я, – ты даже не представляешь, как я по тебе скучал!
– Я тоже по тебе очень скучал, – ответил он. Кристофер уже научился говорить законченными предложениями. Вид у него такой, словно жизнь его помотала и многому научила.
Хотя, впрочем, может быть, все это мне только померещилось. Мне ясны две вещи. Во-первых, я теперь с сыном и ничто в мире не сможет нас разлучить. Это главное. И второе: знаю, что мы оба остались без крыши над головой.
Время течет по-другому, когда ты бездомный. Кажется, что переживаешь разные времена года в течение одного дня, особенно в Сан-Франциско. Здесь в течение суток бывает зима, весна и лето. Во время светового дня рабочей недели кажется, что время ускоряется. А вечерами и ночами возникает такое ощущение, что время ползет или стоит на месте.
Когда ты бездомный, у тебя что-то происходит с памятью. Ты всегда на ногах, в непрерывном движении, перемещаешься с места на место. У тебя нет постоянного адреса, ты как перекати-поле. Тебе сложно вспомнить, когда именно произошло то или иное событие: было ли это вчера, неделю или месяц назад.
