Для подстраховки торжества командир БЧ-5 Борис Акулов припас канистру спирта. Надо сказать, что на Крайнем Севере привычные для жителей средней полосы спиртные напитки — вино и даже водка — в морозы не пробивают. И пьют там люди так называемый медицинский 96-градусный спирт. Напиток серьезный, рекомендуется выдохнуть, прежде чем опрокинуть рюмку, поскольку потом начинаешь хватать воздух, как рыба на берегу, а с полными легкими делать это сложнее. Сушит спирт всю слизистую оболочку мгновенно, но зато уж и заряд дает немалый.
Так вот, когда Акулов, как его к тому обязывал долг гостеприимства, предложил во время испытаний закусить, Александров весело, но твердо дал понять, что канистра спирта сейчас неуместна. С этого дня на борту нашей лодки установилось твердое правило: или атомная энергия, или выпивка! Сбросили аварийную защиту — пожалуйста! Пошли ужинать — сто грамм не помешают. Но, пока работает реактор и ты при нем, думать забудь о выпивке.
Однако историческая достоверность не позволяет умолчать о том, что именно академик Александров — наш научный руководитель и главный идеолог создания атомного флота страны — стал виновником импровизированного праздника под кодовым названием «С легким паром!»
Начался он незаметно. К традиционному вечернему чаю в кают-компании плавбазы «Владимир Егоров» выдали по сто грамм сухого вина. Наша лодка была единственным кораблем ВМФ, на котором норму спиртного разрешалось выдавать на плавбазе, а не только в плавании (получено это разрешение было с учетом длительного и непрерывного несения вахты во время испытаний). После торжественного тоста главнокомандующий ВМФ С. Горшков напомнил, что завтра (то есть уже сегодня), в 12.00, назначено обсуждение плана дальнейшей работы. Так что «чай» пора заканчивать.
Однако эмоции, вызванные успешным завершением испытаний, продолжали свое предательское действие. Кают-компания, правда, была освобождена, но все разошлись по каютам. Герои дня — академик Александров и Акулов — перебрались в каюту командира БЧ-5. Тогда еще действовал старый устав со всеми его ограничениями для схода офицеров на берег и предвзятого отношения к ночным «чаепитиям» в своих каютах не было. Выдавался даже дополнительный, так называемый «сталинский» паек для таких случаев. Вот эту «чашку чая» и пили до самого утра два атомщика.
Неизвестно, что было важнее в конечном счете — ответственное совещание у главкома или этот доверительный разговор Александрова и Акулова. Фронтовые воспоминания академика — оборона Севастополя, немецкие магнитные мины и поиски путей борьбы с ними — сменялись рассказами Бориса о кронштадтской молодости, но оба непрестанно возвращались к лодке и предстоящей работе. Анатолия Петровича очень волновал вопрос, кому на корабле можно доверить первым сесть за пульт управления. К тому времени он всех наших управленцев знал и по делам, и по характеру. Но посоветоваться лучше всего было именно с Акуловым — только им обоим известны все тонкости этой сложной науки.
Зато утром, когда главком поинтересовался у академика, как он себя чувствует, Александров ответил: «Отлично! Ваши ребята меня так попотчевали, что и сейчас вспоминаю самым добрым словом. Только, может быть, мы немного перенесем совещание?» Горшкову не оставалось ничего другого, как согласиться. Однако тут же он потребовал «на ковер» всех начальников — от командира военной базы до командира корабля. И все же нам удалось убедить адмирала, что нелишним было снять все тревоги и волнения последних месяцев. Виновники были прощены.
С совещания я вернулся с конкретным планом подготовки корабля и экипажа к первому выходу в море.
Последние приготовления
Весь май и июнь 1958 г. мы готовили лодку к первому выходу в море. К сожалению, на этой стадии наши интересы зачастую расходились с заводскими. Для них главное — сдать корабль военной приемке в наилучшем виде. Нам же важнее отработать расписание боевой службы и задачу по выходу в море непосредственно на борту.
По правилам завод должен предоставить экипажу последние десять дней перед отплытием на выполнение так называемой задачи № 1. То есть нам предстояло обжить лодку, навести на ней порядок, подготовить личный состав, оформить необходимую документацию и т. п. Я хотел, чтобы лодка была полностью отдана в распоряжение личного состава и все заводские работы на ней на это время прекратить. Но, как обычно, что-то оставалось недоделанным, и за неделю до выхода в море на лодке все еще монтировали, чистили, красили. Попробуйте загерметизировать отсек, когда там работает сварщик, который на команду — «По отсекам исполнять!» — отвечает: «Я не могу. У меня работа идет!»
Посоветовавшись с Жильцовым и другими офицерами, я решил во что бы то ни стало вырвать у завода спокойных несколько дней, так как нельзя было допустить каких-либо неприятностей на борту из-за того, что мы не успели отработать какую-то команду или маневр. Я доложил о нашей проблеме председателю правительственной комиссии, который собрал совещание с представителями завода. Заводчане сопротивлялись, но и мы уперлись. В очередной раз нас поддержал академик Александров, заявивший, что постарается закончить досрочно предстоящее размагничивание. Он же предложил для нашего общего спокойствия оставшееся время предоставить экипажу. На том и порешили.
Размагничивание проходят все корабли перед первым выходом в море. Лодку, как сердцевину катушки, обматывают через метр-полтора кабелем и пропускают через него мощный ток. Благодаря этому все электрические и магнитные поля лодки компенсируются. Кстати, этой операции подвергаются и все плавающие корабли по крайней мере раз в год. Иначе при прохождении над магнитной миной, которая может лежать на дне еще с войны, корабль своим полем заставит сработать взрыватель. Операция совершенно безопасная: лодка в это время находится на воде, а экипаж на борту. Но, пока делают замеры, пока ее размагничивают в направлении «север-юг», потом «запад-восток», время идет. В этих условиях отработать организацию службы тоже невозможно.
Отвоевали мы себе трое суток и распорядиться ими решили следующим образом: остаемся у пирса, но имитируем полностью автономное плавание.
И вот с лодки сходит последний специалист. На борту остается личный состав и заводские старшины отсеков, которые непосредственно входят в сдаточную команду. Отдаются все береговые коммуникации, убираются сходни, задраивается рубочный люк. Работаем только от своей энергетической установки, даже питание на борту свое. Лишь телефонную связь мы сохранили с берегом на случай непредвиденных обстоятельств. Берег этим, естественно, воспользовался несколько раз, чтобы вызвать меня к начальству по пустяковым вопросам.
Какие только ситуации не были проиграны за эти три дня! Мы имитировали все ходы, реверсы, погружения. Идти на глубину у стенки не рискнули — больно много болванок валялось на дне, переходили в позиционное положение, продувались… Даже аварийные тревоги у нас были!
Полный вперед!
После трех суток «плавания» — 1 июля 1958 г. — на корабль пришли представители штаба соединения, чтобы проверить нашу готовность к выходу в море. В то время все всех перепроверяли, и, хотя делалось это зачастую, чтобы обезопасить себя, аварии тем не менее тогда случались реже.
