Прокентий хмурится, плашки от Машины на шпильку собирает.
– А с чего ты взял, что это вчерашний? – рассуждает. – Может, местный? Мало ли их тут, в городе? Станция близко.
Ну ты погляди на него! Сроду живого лохмаря не видал, а туда же, с охотником спорит!
– Ты, – говорю, – свое дело ведай, а в охотничье не встревай! Я, хоть глазами слаб, а разбираюсь, поди, давно лохмарь по следу идет или только что учуял. Машину скоро соберешь?
Руками разводит.
– Только начал. Надо повозиться.
Вот то-то – повозиться! Предупреждал же – некогда будет гайки крутить!
Ладно, кликнул я копейщиков, велел набрать дреколья в запас, отпрячь собак, которые позлее, и повел кругом вокзала назад по окореночному следу – в перехват зверя. Витька с горы семафорит, указует – совсем, мол, близко зверь, рукой подать, бери его в клешню, братва! Ишь, раздухарился, Чапаев! С верхотуры-то легко клешню показывать. Сколько тех клешней лохмарь пообкусывает, пока его копьями забьешь? Не знал бы я точно, что он один, разве отважился бы охоту без Машины начинать? Да и на одного бы не полез, когда б не нужда. Если можешь тихо от лохмаря свинтить – не раздумывай. Вот главная заповедь охотника.
Но сейчас деваться некуда. Подберется зверь к ватаге, кинется на баб с детишками – много ты с ним в толчее навоюешь? Потому идем навстречу.
– А ну, разберись в цепь! – командую. – И шуму побольше. Может, сам уйдет...
Мужики давай палками стучать, голосить, кто во что, а я громче всех – затянул старинную нашу песню охотного копейщика:
"Гоп-стоп, Семен , засунь ей под ребро!"
Ребята подхватили, раскатили в двадцать глоток, так что и страх прошел. Идем, как в атаку на пулемет.
И что ты думаешь? Помогло! Обогнули вокзал, смотрим – нет нигде лохмаря! Поле ровное, без бугорка, без колдобинки, только кленовые верхушки над сугробом торчат. Где же зверь?
Оглядываюсь на башенку, свищу Витьке – сверху-то, небось, виднее, куда лохмарь девался. Да где там! И маковки витькиной не видать. Задубел, что ли, на ветру, уши греет?
– Вот он, след-то, – Леханя молодой показывает.
Смотрю -точно. Цепочка жиденькая тянется полем, еле-еле так по насту когтями царапнуто, а все-таки различимо. Лохмарь тут резко в сторону взял – должно, песню услыхал – и утащился куда-то в сторону холмов – домов бывших. Робеет, скотина! Не азартно ему в одиночку на артель переть.
– Пойдем за ним? – Леханя спрашивает.
Ну уж нет. Отогнали – и ладно. Подвиги нам сейчас ни к чему, вот будет Машина – тогда милости просим.
– А дед-то наш голосист, – Никитка Кочкин посмеивается. – Так песню орал, что и лохмарь испугался!
– Да, может, он старый дедов знакомый, – Леханя тоже скалится. – По голосу узнал, и убрался от греха подальше!
Ржут. Как поняли, что не надо больше шеи под лохмариные когти подставлять, так, вишь, разобрало их. Бывает.
– Ну-ка, ты, прыткой, – Лехане говорю, – беги, смени Витьку на башне! А то он примерз там, поди, задницей до кирпичей... Да гляди в оба, не в затишке хоронись! Прозеваешь зверя – шкуру спущу! Вояки, матерь вашу...
Полез Леханя на гору, а мы, остальные, тем же порядком назад двинулись, но – с оглядкой. Неспокойно что-то у меня на душе. Скорее бы уж Прокентий с Машиной заканчивал! Валить отсюда надо, пока беды не приключилось!
И как в воду глядел. Полдороги не прошли, вижу – несется Леханя во всю прыть с горы обратно, а в руках у него – прямо тошно мне стало – витькина шапка!
Подбежал, задыхается, глаза дикие.
– Нету его там! – хрипит. – И дверь сломана...
Смолянкой много, конечно, не осветишь. Ступеньки кое-как видно – и скажи спасибо. Спускаемся друг за другом – я, следом Леханя, потом братья Кочкины – Данила с Никитой. Последним шаркает Гришка Перебейнос – старый хрен, вроде меня, но жилистый, а самое дорогое, что молчун. Сказано идти – идет. Скажут стой – будет стоять. С умными советами не лезет. Умной тут уже есть один...
Остальных копейщиков я отослал ватагу охранять – мало ли что? Чую, однако, молодые сзади сопят неодобрительно, не нравится им этот наш поход впятером. Как будто мне самому нравится! Но в тесноте да еще в потемках что пятеро, что двадцатеро – один хрен. А только Витьку я просто так не брошу. Вдруг жив? Надо хоть попытаться спасти. Меня самого когда-то так же спасли...
Лесенка узка да крута, винтом уходит в темень преисподнюю, а по сторонам здоровенные железяки обындевелые, тяги да колеса. Я поначалу удивлялся, что за нагромождение такое, а потом вспомнил: башня-то с часами! Вот это самое их нутро и есть.
Пониже часов раздалась лестница вширь, из башни выбрались на этаж. Гулко тут, пусто, а простору! Ребята мои этакой амбарины отродясь не видали. Дальних углов совсем не разглядеть – тьма! И черт ее знает, чего там, в той тьме, притаилось. Вижу, оробели совсем, только Гришка равнодушно глядит, дескать, видали мы вокзалы и побольше этого.
Ну а я сейчас на карачки – ох, позвоночки мои хрустячие! – и носом в пол, следов ищу. Натоптано немало кругом, да пыль мерзлая что камень – никак не разобрать, кто топтался. Не мог же один лохмарь столько наследить! А главное – царапин от когтей не видать. Эге, думаю, уж не косманов ли стая Витьку моего утащила?
Косман – зверь не так чтобы крупный, одолеть его можно. Когда один на один. Но стаей порвет и лохмаря. А второе – подкрадывается, гад, неслышно, лапы-то у него широкие, мягкие. Кинется сзади- и чирикнуть не успеешь. Да... Если косманы тут затесались, то дело безнадежное – живьем сожрут. Одно непонятно – где же кровь? Косман, он первым делом глотку рвет, а потом уж в нору тащит. Что-то не то...
– Дымком, однако, тянет... – говорит вдруг Гришка.
Я обернулся, гляжу на него снизу вверх, как на явление – чего это разговорился молчун? Смолянка коптит – ясно, что дымком, не одеколоном! Но Гришка, хоть и не великого ума мужик, а в охотничьем деле охулки не даст.
– Дымок-то кленовый... – добавляет.
Тут и до меня дошло. Подхватился я, и снова на лестницу – вниз, на первый этаж. Пацаны за мной топочут уж не таясь – тоже, видно сообразили, что к чему.
Выбежали прямо к кострищу посреди зала. Угли теплые еще, хоть и водой залиты. Только что здесь был кто-то, у костра грелся. Не лохмари с косманами, конечно, а самые, что ни наесть, натуральные люди. Хомы, мать их, сапиенсы, как Прокентий говорит...
Лет пять уж не видал я живого человека, чтоб не из нашего поселка. Были соседи, да пресеклись. Кто померз, кого зверь поел, а некоторые просто – снялись с места и ушли куда-то, судьбы своей искать. Так же вот, как и мы ушли. Но чего они прячутся? Мы с соседями всегда мирно жили, а у этих что на уме? И главное – где Витька?
Смотрю – Леханя вдруг замахал на всех руками, будто журавель крыльями, Данилке Кочкину рот пятерней закрывает – нишкни, мол, цыц!
