— Вот что значит взглянуть на ситуацию свежими глазами, — закивал Туманов. — Я-то полагал, что это против меня заговор, и пытался сообразить, кто же на меня зуб точит. А все дело в Юрке. Скорее всего, в его профессиональной деятельности. Он ведь журналист… был журналистом.
— Я покопаюсь в интернете, посмотрю, что он писал в последнее время, — пообещал Андрей. — Ну, и другие шаги сделаю. Ты не волнуйся, отец. Я вытащу тебя отсюда.
— Спасибо, сын. — Некоторое время Туманов молча смотрел в разделяющее их толстое стекло с динамиком, а потом тихо сказал: — К Соболеву на прием запишись. Он теперь областной прокуратурой заведует. Соболев Анатолий Борисович. Я о нем вспомнил, когда меня с допроса вели. У меня в молодости привычка была руки за спину закладывать при ходьбе, так он меня арестантом дразнил. М-да, вот такие шуточки жизнь нам подкидывает.
— Анатолий Борисович Соболев. Я запомнил.
— Черт, надо было сразу сообразить! Друзьями в полном смысле этого слова мы никогда не были, но в свое время общались частенько. Он Юрку, можно сказать, в журналисты вывел, помог, протекцию составил когда-то. Мы втроем на море ездили, в баньку ходили, «пульку» расписывали. Он поможет.
— Отлично, — обрадовался Андрей. — С таким покровителем не пропадем. А как к нему подобраться? Просто на прием записаться? Полгода можно очереди ждать.
— Нет, времени у нас мало, — испугался Туманов. — Мобильного номера я не знаю, но домашний телефон помню. И адрес. Запоминай…
Пока он диктовал, Андрей молчал, а потом спросил:
— Ты чего-то боишься, отец? Тебе угрожали?
— Все нормально, — сказал Туманов, но прямо не ответил.
— Отец…
— Скажи лучше, почему мама не приходит? Ты с ней говорил? Она что, поверила?
Андрей неохотно кивнул:
— Похоже, следователь основательно промыл ей мозги. А тут еще эта твоя пассия бывшая… Их вместе на допрос вызывали. Отчего у мамы настроение не поднялось, как ты сам понимаешь.
— Знал бы ты, как я раскаиваюсь, — пробормотал Туманов. — Молодость не такая уж прекрасная пора, как принято считать. Сделанных ошибок потом на всю оставшуюся жизнь хватает.
Андрей хотел найти слова утешения и не смог. Лично он так называемых ошибок молодости не совершал. А вот его жена…
Андрей посмотрел в глаза отцу.
— Как ты здесь? Держись, ладно? Придется потерпеть.
— Придется, — согласился Туманов, отводя взгляд. — Никуда не денешься.
Андрей нахмурился:
— Что-то ты от меня скрываешь, папа. У тебя проблемы с сокамерниками?
— Не бери в голову.
— Ты не ответил.
— Не хочу тебя…
Договорить Туманов не успел.
— Время свидания закончено! — объявил надзиратель, постукивая дубинкой по разграничительному щиту.
И сразу же после этого громкая связь отключилась. Андрей, как и остальные посетители, пытался докричаться сквозь стекло, но заключенных уже подняли и вели к выходу.
«И хорошо, что не успел ему ничего рассказать, — размышлял Туманов, ступая по гулким стальным ступеням, отполированным ногами заключенных до блеска. — Незачем сына волновать понапрасну. Все равно сделать ничего не сможет, только переживать будет. Лишнее это. Сам как-нибудь справлюсь. Может быть, воры уже забыли о том разговоре, или в их планах что-то изменилось».
Мы любим тешить себя надеждами. Уже на плаху ведут или к расстрельному рву, а человек все еще обманывает себя, все ждет какого-то чуда. Может быть, это и хорошо для самоуспокоения. Но, если бы не надежда на чудо, которое якобы случится в последний момент, если бы не это «авось пронесет», то многих ли довели бы до места казни? И вообще сколько в мире тех фанатиков, которые готовы добровольно идти на верную смерть? Солдаты поднимаются в атаку под пулеметным огнем лишь потому, что каждый из них верит: лично его пуля минет стороной…
Очутившись в камере, Туманов некоторое время занимался обычными делами: сидел на койке, погрузившись в задумчивый транс, прислушивался к чужим разговорам, читал обрывки прошлогодних газет, пытался понять, что происходит на экране портативного телевизора в воровском углу. Потом принесли ужин, и он, давясь, глотал перловку с килькой в томате, чтобы обеспечить свой организм хоть какой-то энергией. А вот чай попить не довелось. Подошел Шаман, бесцеремонно забрал кружку из рук Туманова, заставил его подняться со скамьи и подтолкнул в сторону своего вожака.
Князь возлежал на нижних нарах в классической позе римского патриция и приветливо улыбался. Отсек над его головой был завешен грязной простыней, там кто-то возился, пыхтел и всхлипывал. Нары слегка покачивались, создавая ощущения езды в плацкартном вагоне. Только поезд этот мчался прямиком в преисподнюю.
— Я так понимаю, ты уперся, старикан, — заговорил Князь, не предлагая Туманову сесть. — Хорошего отношения не понимаешь. Шаман!
Ему не пришлось повышать голос, потому что подручный все понял с полуслова. Коротко, без замаха, он ткнул Туманова большим пальцем под подбородок. Приток воздуха тотчас оборвался, в глазах потемнело, коленные суставы превратились в желе.
Туманов и сам не заметил, как оказался сидящим на полу. Шум в камере изменился. Заключенные лишь притворялись увлеченными своими делами и разговорами, а на самом деле наблюдали за расправой над одним из них. В общей массе они представляли команду гораздо более сильную, чем кучка контролирующих все уголовников, но им не хватало ни решимости, ни слаженности, ни идеалов, за которые они были бы готовы умереть. А у Князя и его подручных все это имелось. Во всяком случае, они вели себя так, будто ничего не боялись и были уверены в своем превосходстве. И это действовало.
Неожиданно для самого себя Туманов, приподнявшись на руках, подцепил носком одной ноги лодыжку Шамана, а каблуком второй нанес удар в коленную чашечку. Этому жесткому и действенному приему его обучил когда-то двоюродный брат, заметивший, что в дворовых драках Вадик Туманов очень скоро оказывается на земле. «Так даже удобнее, — пояснял он, проводя короткий мастер-класс. — В сидячем положении ты любого свалить можешь. Главное, не переусердствуй. Колено можно на всю жизнь покалечить».
Но на этот раз Туманов себя сдерживать не стал. Нанес удар в полную силу, услышав, как хрустнули кости и связки.
Рухнувший лицом вниз Шаман попытался вскочить, заскулил и опять упал. Князь не мигая смотрел на Туманова.
— Я только ответил, — сказал он, отодвигаясь от поверженного врага на безопасное расстояние.
Наверху раздвинулся белый полог, оттуда выбрался заплаканный парень, спрыгнул на пол и побежал к отхожему месту. В камере раздались смешки, которые тут же стихли, потому что все боялись пропустить зрелище куда более увлекательное.
С верхних нар спустился Барбарис, поочередно продул ноздри, зажимая нос большим пальцем, и пнул стонущего Шамана.
