— А ты стал еще лучше, чем был, — оценила Уварова, когда с содержимым бутылки было покончено.
— Ты тоже, — сказал Андрей, которому вежливость не позволяла оставить комплимент без ответа.
— Включи кондиционер, — попросила она, облизываясь по-кошачьи.
Вместо того чтобы выполнить просьбу, он отставил рюмку и припал к ее влажному проспиртованному рту. Его язык заставил ее губы раскрыться и бесцеремонно скользнул внутрь, принявшись исследовать каждый закоулок с дотошным усердием. Тело Уваровой охватила дрожь нетерпения. Она оповестила о своем состоянии громким протяжным стоном, и Андрей прервал поцелуй, чтобы предупредить ее:
— Только больше кричать не надо. Соседи…
— Да пошли они!..
Она обхватила руками его шею, притянула к себе и выгнула спину. Одна рука Уваровой вцепилась в его шевелюру, пока другая поглаживала мускулы, перекатывающиеся под атласной кожей его спины.
— М-м! — задыхалась она. — Ох! Ай!
Вокальные рулады были ее коньком во время секса. Чтобы не позволить ей разойтись еще больше, Андрей снова накрыл ее перекосившийся рот своими губами. Одновременно с этим он надавил ладонями на ее плечи, опрокидывая на спину. Уварова с готовностью растянулась на диване, удерживая Андрея за затылок хищно изогнутыми пальцами. Их сплющившиеся грудные клетки вздымались и опадали одновременно, испытывая все возрастающую потребность в кислороде.
— Ты скопировала дело? — спросил он, когда продолжать поцелуй сделалось невозможным.
Его голос был прерывистым, как будто он только что вынырнул на поверхность из морских глубин.
— Не ломай кайф, Андрюша, — взмолилась Уварова. — Иди сюда.
По неизвестной причине ее грубоватый жаргон возбудил его сильнее, чем нагота. Разминая ее груди, как два тестяных кома, он повторил вопрос.
— Не только скопировала, но и принесла распечатку, — простонала Уварова. — Прямо сейчас изучать станем.
— Сначала я тебя изучу.
Он рыкнул, укладываясь сверху. Ее ногти поползли от его плеч вниз, по гладкой поверхности спины. Мышцы были восхитительно твердыми, кожа — влажной, но зато прохладной. Его талия грациозно опадала перед горделивым возвышением ягодиц, сразу за которыми начинались упругие ляжки, поросшие редкими жесткими волосками.
— Ты такой твердый, — пробормотала Уварова. — Давай. Ну, давай же…
— Я сам разберусь, когда, — ответил он, сопя.
Одна его рука ушла вниз, шаря между их телами. Волна страсти накатила на Уварову, потом еще одна… и еще… Она чувствовала, как плавится от этого жара, словно вся сделана из мягкого, податливого воска.
Ей казалось, что прямо сейчас она потеряет сознание от сладостной пытки, устроенной его пальцами, ласкающими внизу.
— Андрейка! — вскрикнула она точно так же, как много лет назад, когда он компенсировал свою неопытность одним лишь напором.
— Тсс! — потребовал он, глядя на нее затуманенными, остекленевшими глазами.
— Ты меня убиваешь, — прохрипела она в ладонь, зажимающую ей рот.
— Это не навсегда, — пробормотал он, устраиваясь между ее бедер.
Уварова взвизгнула, грызя ребро ладони. Андрей заскрипел зубами, сдерживая себя, чтобы продлить свои и ее сладкие муки.
— Больше не кричи, — предупредил он. — А то брошу.
Несмотря на бешеный стук крови в висках, она его услышала. Не только его голос, но также его участившееся дыхание и мощный ритм его сердца, эхом откликавшийся на смятенное биение в ее груди.
А потом он сам нарушил тишину, к которой призывал. Первым.
Тогда и Уварова дала волю своим голосовым связкам. Из накрывшего ее небытия она слышала их слаженные крики экстаза, когда оба утратили всяческий контроль над собой.
Спуск с вершины наслаждения был таким же одновременным, хотя и не столь шумным, как восхождение. Ее голос был сонным и преисполненным любви, когда она спросила:
— У нас осталось выпить?
— Более чем достаточно, — ответил он, вставая. — Где дело отца?
Взгляд Уваровой, скользнувший вдоль его торса, вновь сделался алчным. Она провела языком по воспаленным, подернутым пленкой губам:
— Зачем тебе?
— Где оно? — повторил он.
— В сумке.
— Я принесу.
— Ты что, сейчас собираешься читать? — обиженно протянула Уварова.
— Нет, — буркнул Андрей. — Сейчас не получится. Просто хочу положить бумаги на виду, чтобы глаза мозолило. Может, тогда совесть проснется.
Не дожидаясь реакции гостьи, он вышел.
Глава 19
Оставалось только поражаться выносливости женщин. Лида Уварова не только не изволила поваляться на полчасика дольше, но еще и пораньше встала, чтобы сварганить какой-никакой завтрак и привести себя в порядок.
— Посуда и уборка на тебе, — объявила она, крася губы перед зеркалом.
Андрей, которому пока удалось открыть только один глаз, посмотрел на две пустые бутылки, мерцающие в утреннем свете, и ответил хриплым междометием, которое можно было истолковать и как утвердительное, и как неодобрительное.
Уварова встала, продела руки в лямки бюстгальтера и сказала, застегиваясь:
— Вечерком заскочу. Подлечимся. Шампанское за мной.
— Нет, — сказал Андрей, перекатывая голову по подушке. — Никакого шампанского.
— Дело хозяйское. — Уварова застегнула юбку и покрутила ее на талии. — Жди, и я вернусь, только очень жди.
Когда она, наконец, ушла, Андрей с облегчением закрыл глаза и, поворочавшись, устроился поудобнее. Но сон не шел. Повздыхав, Андрей отправился в ванную комнату. Полчаса спустя, посвежевший и взбодрившийся чашкой крепчайшего кофе, он уселся за стол и приступил к чтению скопированных страниц уголовного дела. Убедившись, что голова пока еще, что называется, не варит, он заставил себя прибрать в квартире и разобрать завалы посуды в кухне, а потом заново засел за работу.
Изучению материалов очень мешал суконный язык, которым изъясняются полицейские и военные, причем не в обыденной жизни, а в канцелярской. И все же просмотр этого вороха бумаг принес свои плоды. Во-первых, удалось обнаружить ссылку на показания двух других свидетелей, которых в деле не оказалось. Во-вторых, Перепелицын забыл или не счел нужным переделать опись изъятых у Туманова вещей, а среди них числился тот самый мобильный телефон, которого якобы не было. В-третьих, экспертиза указывала на наличие гематомы на затылке покойного Никольникова, а это могло означать, что его оглушили, прежде чем прикончить.
Человек, родившийся и выросший в какой-нибудь другой стране, скорее всего, пришел бы в ужас от творящегося беззакония. Но Андрея волновала только судьба родного отца, а не общее состояние отечественного правосудия. Ему было на это плевать, как и миллионам его сограждан. В результате чего они имели что имели, а их имели как хотели.
