— Не спеши, — попросил ее вернувшийся в спальню Андрей.
— Отстань! Сказал бы сразу, что у тебя гарем!
— У меня нет гарема. У меня есть ты.
Он схватил ее за плечи, удерживая на месте. Она ударила его по рукам, освобождаясь. Так повторилось несколько раз, потом Людмила подхватила сумочку и выскочила из квартиры.
Добежав до двери, Андрей остановился.
— Ну и ладно, — пробормотал он. — Может, так и лучше.
На самом деле Андрей так не думал. Только хотел думать.
Глава 29
Кладбища многое говорят о людях. Только они из всех обитателей Земли имеют обыкновение закапывать останки своих близких в одном месте и ухаживать за этими захоронениями.
Кладбища также говорят о целых народах. Они устроены по-разному в разных странах. Вы никогда не спутаете американское кладбище со славянским, точно так же как не спутаете католическое с православным.
То же кладбище, куда переносится действие нашего повествования, выглядело именно так, как его успели представить читатели. Много зелени, много могил, расположенных впритык, узкие тропинки между оградками, черные надгробья из полированной мраморной крошки, ржавые пирамидки со звездами, такие же ржавые кресты с проступающими швами сварки.
Что еще?
Ну, к примеру, специфический запах, который то ли присутствует на самом деле, то ли кажется, что витает в воздухе. Овалы ощипанных венков, сваленных в кучи. Рыжие насыпи глины возле загодя заготовленных ям. Мутные стаканы на дешевых надгробьях. Лики усопших, которые, если верить изображениям, еще при жизни выглядели так, словно были мертвыми.
Попадали сюда обычно одним и тем же путем: через главные ворота с обширной площадкой для автобусов, которые привозили провожающих. Но со временем погребальные процедуры все больше упрощались и зрителей становилось все меньше. Даже поминки перестали привлекать народ — места за столом обычно были тщательно подсчитаны и распределены. Редко когда погребальная процессия насчитывала больше двух десятков участников. Полсотни — это уже были пышные похороны. А уж заунывное дудение оркестра стало и вовсе редкостью.
По неизвестной причине во время похорон погода всегда просто ужасная: то жара стоит несусветная, то снег валит и руки зябнут, а то и вовсе льет проливной дождь, после которого обувь, перепачканную раскисшей глиной, хоть выбрасывай.
Страдали от этого, конечно, живые, а не мертвые — этим было уже все равно. Они уже ни на что не реагировали. Их волочили, как попало, ворочали, резали, потрошили, кололи кривыми иголками, трясли в деревянных ящиках, засыпали сырой землей с тысячами копошащихся насекомых.
При жизни мы стараемся не думать о так называемых проводах в так называемый последний путь — и правильно делаем. Иначе обитателям стандартных девятиэтажек пришлось бы заранее смириться, что лестничные пролеты и лифты их домов слишком узки для перемещения покойников в подобающем горизонтальном положении, а потому их, как правило, выгружают из гробов и тащат в скрюченном виде. Что уже на второй день рядом с останками умерших — хоть в трущобах, хоть в особняках — находиться будет неприятно. Что кого-то может напрягать обычай целовать холодные лбы и уста…
Нет, живые не думают о том, что будет с ними после. Или, по крайней мере, ерничают по поводу смерти, как будто она их совершенно не пугает.
— Что, Димон, хотел бы ты здесь найти свой последний приют? — насмешливо спросил Джокер, уверенно пробираясь по кладбищенскому лабиринту, заранее изученному на спутниковом снимке местности.
Это был тот самый тип, который провел воспитательную беседу с Уваровой во время утренней пробежки. Остролицый, шустроглазый, двигался он столь быстрой походкой, что оба спутника едва поспевали за ним.
— Я лучше поживу еще, — откликнулся Димон, молодой человек с крупноватой головой и узкими плечами.
— Я тоже, — поддержал приятеля Китай, замыкавший шествие.
По всей видимости, кличку он получил из-за желтушного оттенка кожи, что, в свою очередь, свидетельствовало либо о болезни печени, либо о неумеренном потреблении алкоголя, либо (что наиболее вероятно) о том и другом одновременно.
В отличие от Джокера, оба его напарника не производили впечатления людей опасных. Глядя на Димона и Китая со стороны, невозможно было заподозрить в них заправских душегубов, которым человека пришибить — раз плюнуть. Хотя на счету обоих числились убийства, совершенные с особым цинизмом и жестокостью, как это сухо называется в оперативных сводках.
При этом Китай носил под одеждой крестик, а свою машину украшал всевозможными иконками. Димон же не отличался подобной набожностью. Заприметив черную кошку, выбравшуюся из кустов сирени, чтобы пересечь им дорогу, он ухватил Джокера за локоть.
— Погоди-ка. Давай обойдем, а то не будет удачи.
— И то так, — согласился Китай, соображая про себя, что будет уместней в данном случае: перекреститься или сплюнуть трижды через левое плечо.
Джокер обернулся и внимательно посмотрел на Димона.
— Ты че? — спросил он. — Кошары боишься?
— Судьбу испытывать не хочу.
Кошка села и выжидательно уставилась на людей, наслаждаясь их замешательством.
— А ты, Китай? — спросил Джокер. — Тоже очкуешь?
— Я в приметы не верю. Но черная кошка не к добру.
Дав такой ответ, Китай даже не заметил, что обе фразы полностью противоречат друг другу. В его сознании не случалось внутренних конфликтов. Он жил просто и ясно.
Джокер перевел взгляд на черную бестию, продолжающую наблюдать за ними. Если бы она просто потрусила дальше по своим кладбищенским делам, можно было бы забыть о ее существовании. Но кошка сидела на месте, тараща свои наглые глазищи. Джокер же терпеть не мог пристальных взглядов и тех, кто отваживался смотреть ему прямо в глаза. Даже если это была маленькая четвероногая зверушка.
— Тут вбок дорожка ведет, — подсказал Димон, переступая с ноги на ногу.
— Тихо. Спугнешь гадину. — Опустившись на корточки, Джокер растянул губы в притворно ласковой улыбке и позвал: — Кис-кис-кис, иди сюда. О! Видишь, что у меня есть?
Он развернул и положил перед собой на землю маленькую вафельку, какую обычно дают к кофе постоянным посетителям в «Макдональдсе».
Кошка, чуя подвох, напружинилась, готовая пуститься наутек, но ее подвела собственная отвага и чрезмерная уверенность в человеческой робости, которую обычно испытывали люди при встрече с ней. Раздумывая, как ей поступить, она стала внимательнее присматриваться к зовущему ее человеку. В этом-то и крылась ее главная ошибка. Его глаза, в отличие от голоса, были не ласково-манящими, а настойчивыми и требовательными. Стоило задержать на них взгляд, как они превратились в две черные дыры с мерцающими в глубине безумными искорками. О, это были страшные, завораживающие глаза! Смотреть в них хотелось до головокружения, как в пропасть.
