Два дня спустя мы с бабушкой отправились в гости к моему крестному отцу, куда были приглашены на семейный праздник родственники покойного дедушки.
Взрослые собрались к обеду в столовой, а мы, дети, ели за большим круглым столом в детской, где молодая гувернантка следила, чтобы мы хорошо себя вели. Когда обед закончился, нам разрешили присоединиться к старшим в гостиной. Здесь все играли в подходящие к такому случаю игры. В углу столовой тоже стояла рождественская елка, но она ни в какое сравнение не шла с нашей. Елка была перегружена украшениями, тут явно не хватало художественного вкуса нашей бабушки. Вместо магического света свечей на ней были маленькие электрические лампочки, без сомнения, более безопасные, но не способные создать волшебства.
Вечером мы отправились обратно. Ночь была ясная и морозная. Наша чудная кобыла Смирнуха, названная так за мирный и послушный нрав, весело бежала мимо знакомых приметных мест. Когда мы подъехали к реке, она вдруг занервничала и пулей влетела в ворота. Михайло резко остановил ее у черного входа и, высадив нас, пошел к воротам. «Думаю, барыня, — сказал он, закрывая ворота, — волки рядом, и Смирнуха чует их».
Мы вошли через черный ход в прихожую и сняли тяжелые шубы. В столовой вокруг приветливо мурлыкающего самовара сидело веселое собрание. Бабушка пошла в зал, чтобы снять с елки несколько орехов и конфет. Свечи на елке не горели, и украшения тускло поблескивали в лунном свете, лившемся из окон. Бабушка позвала меня, и я подошла к ней. Бабушка стояла у окна.
— Посмотри, Женечка.
Глядя вниз, прямо под наши окна, выходящие на реку, я увидела трусящих цепочкой, как мне показалось, шесть или восемь собак.
— Что это за собаки? — спросила я.
— Это не собаки, — ответила бабушка, — это волки. Верно, чуют наших овец и лошадей.
Мы молча наблюдали, как волки двинулись к набережным воротам, которые, в отличие от уличных, всегда были закрыты. Вот они стоят, неуверенно глядя через кованые железные решетки, а потом, медленно повернувшись, исчезают за краем крутого берегового склона, чтобы появиться снова уже на залитой лунным светом реке. Все так же, цепочкой, они уходят дальше, к противоположному берегу.
Единственный раз я видела волков на воле. Но до сих пор помню странно зловещие, почти жуткие, крадущиеся силуэты и их молчаливую осаду наших ворот.
В первые дни 1913 года резко похолодало. Приближалось Крещение, и морозы в эту пору часто называют «крещенскими». В это время на всех реках России совершается освящение воды. Некоторые смельчаки окунаются в прорубь и даже остаются живыми после такого купания.
Всю неделю друзья наших мальчиков и подруги Марги приходили в дом заниматься традиционными гаданьями о будущем. Одно из них заключается в том, что в холодную воду льют растопленный воск и пытаются угадать, какие пророчества заключены в очертаниях образовавшихся фигур. А еще есть гадание с зеркалами. В дальней пустой комнате ставят на стол зеркало. По обе стороны от него зажигают свечи. Укрыв плечи белой накидкой и распустив волосы, девушка садится перед зеркалом. Точно позади нее на другом столе стоит второе зеркало. В комнате темно. Зеркала отражают лишь лицо и плечи сидящей. Свечи, многократно отраженные в зеркалах, образуют галерею огоньков, кажется, что она бесконечна. И вот так девушка сидит, не двигаясь, не поворачивая головы, пока постепенно в глубине зеркал не появляются смутные фигуры, принимая очертания каких-то лиц.
Я слышала, что этот эффект объясняют оптической иллюзией, влиянием живого воображения или формой самогипноза. Но я знаю, многие клялись, что видели не только предметы и лица, а даже целые сцены, разыгрывавшиеся перед глазами.
Одна из подружек Марги ушла в комнату Марины и сделала все как полагается. Через некоторое время она выскочила оттуда смертельно бледная, напуганная, отказываясь говорить о том, что ей привиделось.
Мне не разрешали участвовать в этих забавах, но мы с Мариной взяли два блюдца, покрыли их донышки пеплом и золой и на каждое поставили наполненный водой стакан. В стакан нужно было опустить обручальное кольцо. Бабушка, которая носила два обручальных кольца (покойного мужа и теперешнего), дала их нам. Нужно было пристально смотреть в центр кольца. Я долго пялилась в золотой кружок, но так ничего и не увидела.
Наша Марга почему-то была очень нервной и не могла спать одна в комнате. Временами, когда на нее находил страх, она будила меня: «Ты тут?» — или заискивающе: «Ты спишь, Женечка?». Это давало мне определенную власть над теткой, которая была старше меня на десять лет. Иногда, рассердившись, что меня будят, или просто из шалости, я притворялась спящей, потом, наконец сжалившись, выговаривала Марге, словно малому дитяти: «Конечно, я здесь — где я могу еще быть? Ты что, не знаешь, что святая Дева Мария бережет нас? Спи и не мешай мне». Бедная Марга, успокоенная звуком моего голоса, засыпала. Не знала я тогда, что настанет время, пока оно еще далеко, когда и я так же буду замирать от страха по ночам.
Однажды Сашенька объявила, что мне придется усердно работать, чтобы компенсировать то драгоценное время, что я упустила, бездельничая. Чтобы меня приняли в Мариинскую гимназию, нужно сдать экзамены по чтению, письму, арифметике, а также знать некоторые отрывки из Ветхого и Нового Завета. Получив задание вбить все это в мою легкомысленную голову, Сашенька не щадила меня. Каждый день в два часа, как только она приходила из школы, начиналось учение, продолжавшееся до шести часов, когда звали к обеду. Перерыва не было. Когда обед заканчивался, Сашенька объясняла, что я должна приготовить к следующему утру. И так каждый день, включая воскресенье!
Благословенный перерыв наступил лишь с приходом масленицы, всю эту великолепную праздничную неделю уроков не было. Масленица на Святой Руси — это блины, катание на лошадях, маскарады, вечеринки, ледяные горки.
Михайло сделал для меня маленькую горку, сбив лопатой кучу снега и полив ее водой. Она заледенела и стала гладкой как стекло. Целые часы я проводила на горке: залезала на нее по маленьким ступенькам и скатывалась вниз до самого конца ледяной дорожки. Жена Михайлы Маша, которая в то время болела, сидела у себя возле окна и наблюдала за мной.
На следующий день я заметила мальчика и девочку в сопровождении солдата, стоявших у наших ворот и смотревших на мое одинокое катание. Михайло махнул им рукой, подзывая ко мне. Володя, немного старше меня, и его старшая сестра Вера были детьми генерала Заборчикова и его жены Анастасии Ивановны. Они жили по соседству с нами, на верхнем этаже дома, выходившего фасадом на улицу. Прислугой в их доме были ординарцы, которые готовили, стирали, ухаживали за детьми, прислуживали за столом. В семье был еще совсем маленький ребенок Шурик, красивый младенец, очень похожий на свою прелестную мать. Генерал, с его выбритым черепом, гладким как бильярдный шар, был невзрачный, бледный человек, но его неулыбчивая физиономия и гордая поступь внушали страх не только детям и ординарцам, но и его супруге.
Мне очень понравились мои новые друзья. После некоторой застенчивости поначалу мы потом веселились вовсю, скатываясь с горки на санках или на спине, визжа и хохоча, барахтаясь в сугробах, пока не наступили сумерки и солдат не увел моих новых знакомых домой.
