Несколько дней спустя пришли двое милиционеров с серьезными лицами. Гермоша и я купались в реке и, к счастью, избежали допроса, ведь с испугу мы могли все выдать. Милиционеры осмотрели сад, но следов не нашли, так как прошел дождь, и вообще им неохота было лазить во все уголки сада. И все равно предупредили нас, что они еще вернутся. Если найдутся доказательства, что поросенка украли мы, последствия будут чрезвычайно серьезными.
Провидение иногда движется странными путями. Уже подходил к концу июль. Впереди нас ждали события огромной важности. Комиссар вдруг тихо исчез, а с ним прекратились и все допросы. Дело о поросенке было закрыто.
Первого августа я проснулась счастливая, как будто что-то хорошее ждало впереди. За день до этого появились слухи, что по Белому морю к Архангельску приближается флот союзников. Над городом повисло нетерпеливое ожидание. И хотя я тоже волновалась, мои мысли были совсем о другом. Они крутились вокруг бараньей ноги.
Прошлым вечером Саня, сидя со своими приятелями за стаканом-другим, познакомился с человеком, который был коком на одном из пароходов, плавающих по реке. Тот оказался доброй душой. Выслушав с сочувствием рассказ дяди Сани о трудных временах, он от чистого сердца предложил баранью ногу, и дядя с благодарностью ее принял. Договорились, что на следующее утро дядя Саня заедет за бараниной на судно. Так как у дяди Сани лошади теперь не было, он попросил у нас нашего старого коня, запряг его в рессорную двуколку и отправился в порт. В последнюю минуту он пригласил за компанию Гермошу, и тот, понятное дело, был счастлив.
Они прибыли на пристань и поднялись на пароход. Верный своему слову кок принес баранину и пригласил гостей в салон. Там, усевшись за столик, он и дядя Саня продолжили дружеский разговор. Появилась легкая закуска, бутылка водки. Они приятно проводили время, как вдруг вбежал кто-то из команды и страшно взволнованным голосом крикнул: «Пароход отходит, вам придется прыгать!». Дядя Саня схватил в одну руку баранину, в другую — Гермошу и бросился на палубу. Лопасти колес уже вращались, и пароход отходил от причала. Не колеблясь ни секунды, дядя Саня бросил Гермошу на пирс, вслед ему швырнул баранью ногу и сам прыгнул через расширявшуюся полосу воды.
Река представляла собой небывалое зрелище. Все колесные пароходы, все плавсредства, попавшие в руки большевиков, уходили вверх по реке, на юг. Большевики бежали. Дядя Саня и мой брат чудом не попали вместе с ними. Благодаря судьбу, они забрались в двуколку и отправились домой, но, выехав на главную улицу, обнаружили, что оказались между двумя огневыми позициями. Сзади красные все еще защищали южный конец улицы, а перед ними были атакующие белые. Тут дядя Саня выбрал единственно возможный выход. Отдав вожжи Гермоше и приказав держать их как можно крепче, он поднял кнут и ударил лошадь, которая рванула изо всех сил и галопом промчалась сквозь зону перестрелки. Она летела как ветер, пока не оказалась у родных ворот.
Выстрелы слышались весь день, но к вечеру город оказался в руках сильной подпольной группировки. Над городской Думой взвился прежний государственный флаг. Вечером мы праздновали победу, устроив пир, на котором за жареной бараниной следовала морошка.
На следующее утро по городу поползли разные слухи. Говорили, что флотилия союзников уже в дельте Двины. Весь день на набережной толпились люди, а к вечеру толпа была уже довольно большая: люди стояли на пристани, сидели на камнях у воды, на берегу и еще выше, на парапете набережной. С нашего балкона открывался прекрасный вид на реку, поэтому к нам пришло много друзей, вместе с нами они ждали появления первого корабля. Гермоша и я, желая быть вместе со всеми, сидели верхом на ограждении балкона. Юра и Марина были рядом. Напряжение росло с каждой минутой. Люди в толпе говорили, что большевики затопили судно, чтобы преградить проход, и потребуется не меньше недели убрать его. Но они ошиблись. Все заграждения уже были сняты, и довольно легко.
Я помню тот ясный, теплый вечер, слегка тронутый осенью. Маленький гимназист, забравшийся на телеграфный столб, крикнул вниз толпе, что видит мачту, движущуюся за Соломбалой. Все взгляды были прикованы к острову. И вот, словно выходя на сцену из-за театральных кулис, появился первый корабль флотилии, за ним — другие. Тут были все флаги: русские, английские, французские, американские. Они медленно и величаво шли друг за другом в четком строю на розовом фоне заходящего солнца. Затаив дыхание, толпа на мгновение замерла, а потом раздались приветственные возгласы, становившиеся все громче и громче с каждым появлявшимся кораблем. Наши голоса эхом отражались от воды и достигали слуха людей, стоявших на палубах. Они тоже кричали нам, махая головными уборами. Никогда еще берега нашей реки не видели столь величественной армады. Я не забуду ни этого волнующего зрелища, ни слов пожилой женщины рядом со мной. По ее лицу текли слезы, и она, крестясь, повторяла: «Слава тебе, Господи…»
Так началась союзническая интервенция.
Долго еще после того, как исчез из вида последний корабль, гости на балконе сидели и разговаривали. Иногда тишину вечера нарушал звук мотора, спешившего по каким-то срочным делам.
Наше внимание привлекли огни, двигавшиеся по дороге в нашу сторону. Это был автомобиль — необычайное явление в наших местах. С ним случилась, видимо, какая-то неполадка. Порычав и выпустив облачко дыма, автомобиль остановился под нашим балконом. Вышли два человека и взволнованно заговорили на английском языке, который чем-то неуловимо отличался от маминого. Услышав их, отец наклонился через перила и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.
— Как хорошо услышать вас, сэр, мы действительно попали в беду, — сказал один из них.
Оказалось, что это передовая группа полевой кухни для американской части, которая должна расположиться в Ольгинской гимназии. Вода в радиаторе грузовика выкипела, и хотя они были у реки, у них нечем было принести воду. Мы немедленно предложили им воду и пригласили в дом. Они с радостью приняли приглашение. Принесли самовар и все, что у нас было к чаю.
Так произошло наше знакомство с американцами. Память сохранила их имена: высокий и широкоплечий — сержант Боверли; тот, что меньше ростом, со смешливым выражением на круглом лице — сержант Грей. Оба они были из Детройта, и оба с этого вечера и на все время пребывания в Архангельске стали нашими друзьями и постоянно бывали в доме. Увидев скудность нашего застолья, сержант Грей тотчас спустился к грузовику и вернулся с банками печенья, джемом и сыром. Получилась прекрасная вечеринка, после которой наши гости ушли в сопровождении Юры, вызвавшегося показать дорогу.
На следующий день в ворота нашего дома въехал грузовик. Ребята привезли нам мешок муки, сахар, бекон, сало и масло. Мы были так благодарны, что не спрашивали, как им удалось раздобыть такое богатство.
В течение следующих двух месяцев высаживались войска. Пять тысяч американцев высадилось в сентябре — начале октября, а перед самым ледоставом прибыл генерал Эдмунд Айронсайд в сопровождении французских, английских и канадских войск. Генерал Айронсайд, внушительного вида человек, был назначен командующим войсками союзников. Он остановился в доме Дес-Фонтейнесов на Троицком проспекте. Дес-Фонтейнесы — богатые лесопромышленники, и мы были в дальнем родстве с ними — жены моего крестного и дяди моего отца были урожденные Дес-Фонтейнес.
