Город был наводнен солдатами. Повсюду слышалась иностранная речь — англичан, французов, американцев и даже сербов.
В августе из Сибири просочились сведения о расстреле царской семьи садистами-убийцами из большевистской партии. Ужас и отвращение чувствовали все порядочные люди в городе. Казнили слабовольного царя и его жену-невротичку варварским способом — уже это жутко, но убить четырех девушек и беспомощного мальчика — это злодеяние. В церквах люди на коленях плакали, молясь за души убиенных царя и его семьи.
Недавно семья мучеников была причислена к лику святых. Прозвучала мысль, что люди будут молиться им — вместо того, чтобы отмаливать спасение их душ. А я не могу не думать, насколько было бы лучше, если бы они не приняли этого мученичества. После отречения царя от престола Великобритания предложила ему и его семье убежище, и царь с благодарностью согласился, но приглашение было отменено правительством Ллойда Джорджа, что было подтверждено Георгом Пятым. Франция тоже отказалась предоставить убежище царю. Французы легко забыли, что когда они просили о помощи, русский царь перебросил войска для спасения положения на Западном фронте, пожертвовав цветом русской нации, благополучием страны и своим.
В конце августа погода быстро ухудшалась. Дождь хлестал с обложенных тучами небес, дул холодный северо-восточный ветер. В верховьях Двины в лесах и деревнях шли бои в самых ужасных условиях, потому что поздней осенью все окрестности превращались в гиблую топь, и подвоз провианта делался почти невозможным. В это время года даже наши выносливые крестьяне стараются не ходить по мокрым болотам и предпочитают переждать, пока морозы не скуют землю. А бои все продолжались с переменным успехом, солдаты по колено в грязи сражались, воевали и умирали в чужой для них стране.
Когда позволяла погода, мы, дети, по-прежнему собирались у реки. Но теперь по Двине неслись белые барашки волн, вода была холодная, купаться невозможно. Мы собирали огромные охапки плавника и жгли костры, пекли картошку, вели бесконечные разговоры, споры, а иногда громко распевали хором, к удивлению прохожих на высоком берегу над нами.
Однажды, сидя на берегу, мы заметили большую баржу, плывшую по течению. Обычно на барже бывает команда из двух-трех человек, но эта переваливалась на волнах и казалась покинутой. Она исчезла за островом, и мы забыли о ней. Но на следующий день баржа показалась снова, на этот раз плывя вверх по реке с приливом. Так она и плавала вверх-вниз с приливами и отливами, то исчезая из вида, то появляясь снова. Ее относило к нашему берегу, и наше любопытство, соответственно, росло и не давало нам покоя. Было что-то от корабля-призрака в этой барже, нечто таинственное. Нам захотелось забраться на нее, обследовать, но она оставалась недосягаемой — нам не на чем было до нее добраться. Оставалось ждать, когда река покроется льдом и мы сможем подняться на баржу.
Однажды, взглянув в заиндевелое окно, я увидела вдалеке темнеющую баржу, вмерзшую в лед реки. Некоторое время пурга и сильный мороз не пускали нас к цели, но в одно ясное воскресное утро к нам пришел Толя Мамонтов, собрал нас в поход, и мы, надев лыжи, спустились на реку и направились к барже.
День был прекрасный — солнце, мороз. Река ослепительно бела. Волнуясь и смеясь, мы бежали на лыжах к темной массе баржи. Борта оказались очень высокими, забраться было нелегко. Мы срывались, падали в снег, но после множества попыток все же поднялись на борт И ухнули вниз, приземлившись на что-то мягкое.
Под снегом мы обнаружили большие тюки, покрытые дерюгой. Нетерпеливо разодрав дерюгу, мы были потрясены, обнаружив кипы драгоценных мехов: шкурки норок, соболей, горностаев. Баржа была полна таких тюков. Нам показалось, что мы нашли огромное сокровище, но когда мы стали открывать тюки и просматривать их содержимое, поняли, что здесь уже кто-то побывал. Лучшие шкурки исчезли, остались лишь те, что лежали с краю, сгнившие от влаги. Мы здорово опоздали.
Загадка баржи осталась неразгаданной. Откуда она взялась, кто были ее владельцы, что заставило их бросить драгоценный груз, возможно, за сотни верст отсюда? Много таинственного случалось в те бурные годы.
Кто же нас опередил, обнаружилось ранней весной. На нашей улице жили супруги Дулетовы. У них было шесть дочерей и три сына. В пасхальное воскресенье все девушки из этой семьи появились в церкви в боа, шапках и муфтах из норки и горностая, а их мать, мадам Дулетова, превзошла всех, явившись в красивом собольем жакете, шапке и муфте ему в тон.
В ноябре из Шотландии пришло долгожданное известие, что мама возвращается на ледоколе и надеется быть с нами на Рождество.
Уже несколько месяцев папа готовил для мамы особенный подарок, который, он знал, ей понравится. В тех немногих магазинах, что еще торговали, купить было нечего, но в нашем доме часто появлялись крестьяне, продававшие меха, предлагая шкурки лесных зверей. Отец решил заказать меховую накидку. Шкурки отбирались очень тщательно, из каждого свертка, принесенного крестьянами, выбирали лишь одну-две. Нужно было подобрать оттенки, что требовало опытного глаза. Занимаясь этим, отец часто обращался ко мне, что меня немного озадачивало, так как я, конечно же, не была таким экспертом, как он. Отец объяснил, что глаза временами подводят его. Наконец достаточное количество шкурок было собрано, местный скорняк изготовил прекрасную накидку, и ее с предосторожностями убрали до маминого приезда.
Ледокол, на котором должна была приехать мама, назывался «Канада». Он считался самым современным и мощным среди ледоколов этого типа. В день маминого приезда дядя Адя позвонил нам с лесопилки и сообщил, что «Канада» проходит сейчас мимо его лесозавода.
Днем обычный хмурый сумрак окутал город, но вечером на небе взошла луна, заливая реку своим сиянием. Гермоша и я, едва сдерживая волнение, смотрели в окна и наконец увидели темный силуэт ледокола, шедшего мимо нашего дома с мерцающими сигнальными огнями. Мы, в свою очередь, тоже ответили сигналом, включая и выключая свет в зале. Бабушка в сопровождении Сережи немедленно отправилась встречать маму. Этим вечером наша семья вновь собралась вместе, потом, как всегда, приехали гости. Сашенька разливала чай, здесь же Оса, все разом говорят, смеются, расспрашивают маму.
Рождество было счастливым, почти таким же, как давно ушедшие в прошлое рождественские праздники. Мама привезла для нас подарки. Сахару теперь было вдоволь, и бабушка приготовила домашние сласти. Она раздавала их в красивых маленьких коробочках, которые сама оформила цветным орнаментом. На столе была еда, на елке — свечи. Таким было последнее Рождество в нашем доме.
1919 год встречали с большим энтузиазмом. Большевики уходили. Говорили, что их конец — дело месяца или двух. Но те, кто воевал с ними, знали, что это упорный враг, у которого было преимущество: большевики родились в этих краях и прекрасно переносили северные зимы.
Война продолжалась. Порой морозы достигали сорока градусов. Кофе в кружках замерзал, веки слипались, а раненые, оставшиеся на поле боя, умирали почти сразу.
И все же в ту зиму жизнь была в общем сносной. У нас постоянно бывали британцы, американцы и французы. Они присылали ответные приглашения на приемы, вечера и другие события. Туда обычно ходили мама и Марга. На одном из таких вечеров Марга познакомилась с молодым американским офицером, который стал у нас частым гостем, очевидно, он увлекся Маргой. Фрэнк был свойским человеком, хорошо танцевал, в некоторой степени был щеголем, что нравилось Марге.
