Спустя несколько минут мы подъехали к опрятной станции в Уэст Ферри. Изо всех вагонов выскакивали детишки и спешили к лестнице, ведущей к вокзалу. И тут мы вдруг увидели знакомую фигуру — дед в синем костюме, стетсоновской шляпе и с цветком в петлице невозмутимо шагал к выходу. Оказалось, мы ехали в одном поезде.
— Поторопись, — сказала мама, — догони дедушку.
Дед был уже почти на верху лестницы. Нас разделяла веселая толпа людей. Спотыкаясь и проталкиваясь сквозь них, я догнала его и тронула за руку:
— Дедушка!
Он повернулся. Изумление появилось на его лице.
— Дедушка, — повторила я, — мы снова вернулись, мы вернулись.
Эпилог
Нам повезло. Из всех пассажиров, плывших с нами на невезучей «Канаде», я знаю только одного человека, который вернулся в Британию. Однажды в Бей Хаус приезжал молодой офицер Королевского военно-морского флота. Это был Осборн Гроув. Он принял приглашение переночевать у нас, и мы допоздна разговаривали. Среди прочего он рассказал о трагической гибели своего пилота Кости, когда их самолет потерпел аварию. Тот же печальный конец постиг многих из наших тогдашних попутчиков. На следующее утро Гроув уехал, и мы больше никогда не виделись.
В Шотландии моя жизнь началась, можно сказать, заново. Меня определили в частную школу Сейнт-Маргарет, где я научилась читать и писать по-английски. После школы я поступила в Брюс Колледж в Данди, где училась управленческому делу, что позволило мне найти свою дорогу в жизни.
После смерти деда и грэнни мама переехала в маленькую квартирку в Данди. Я вышла замуж, уехала в Калькутту и жила в Индии, разрываясь между мужем, служившим там, и нашими близнецами-сыновьями, которые учились сначала в Данди, а потом в Эдинбурге.
Мой брат тем временем делал карьеру в британской нефтяной компании в Венесуэле. В Нью-Йорке он познакомился с привлекательной американкой, они поженились. Так как их дети тоже учились в Эдинбурге, наши семьи обосновались в этом городе, а под конец к нам присоединилась и мама, которая очень радовалась нашим семьям и внукам. Она умерла в возрасте восьмидесяти двух лет.
До самой смерти отца мама постоянно переписывалась с ним и пыталась любыми путями облегчить его существование. Большевики не пропускали посылок, но между страницами своих длинных писем мама всегда вкладывала лезвия «Жиллетт». В России в то время не было никаких лезвий, и папа, таким образом, мог обменивать их на продукты.
Стоит ли добавлять, что в Архангельске мы больше не бывали.
Незадолго до окончательного поражения белой армии двоюродная сестра папы, Маргуня, бежала в Норвегию. Ее муж, подполковник Дилакаторский, воевал до конца. Когда стало очевидным, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, он присоединился к беженцам, уезжавшим на последнем судне в Норвегию. Прибыв на пирс, он обнаружил, что нет двух его молодых подчиненных. Зная, что их ожидает, если они отстанут, Дилакаторский, получив заверение капитана, что судно их подождет, поспешил за отставшими, но когда наконец они пришли, судна уже не было.
Единственный выход, который у них оставался, был переход границы по суше. Поход на лыжах в самую зиму требовал огромной воли и терпения, и они уже были почти у цели, но, до предела измученные, соблазнились видом встретившейся на пути избушки, куда попросились переночевать. Хозяин оказался приветливым, согрел самовар, предложил какую-то еду. Спешить незачем, уверял он их, здесь вы в полной безопасности. И пока они сидели, согревшись и подкрепившись, и разговаривали с хозяином, избу окружили. Этот же хозяин и выдал их, послав сына к большевикам.
Дилакаторского и двух его офицеров арестовали, собрались везти в Мурманск, но затем тут же расстреляли и тела бросили в море. Тело Дилакаторского позднее выбросило на берег, и оно было опознано его верным денщиком Валеновым. Петр Дилакаторский был способным офицером и благородным человеком. Он мог остаться в живых, если бы не покинул судно, чтобы спасти жизнь двум молодым людям. Пытаясь сделать это, он погиб сам.
Как сложилась судьба тех, кто остался в Советской России, спросите вы. Вскоре после нашего отъезда дом был конфискован. Отца с его пожитками перевезли жить к дяде Сане. Марина уехала в Финляндию, где вышла замуж и растила сына. Я до сих пор поддерживаю переписку с ним, хотя моей дорогой кузины уже давно нет.
Власти решили превратить наш дом в студенческое общежитие, но тут в нем случился пожар, начавшийся на чердаке и быстро распространившийся по всему дому. Одни говорили, что был поджог, другие считали, что причиной пожара стала ветхая электропроводка. Члены нашей семьи тоже прибежали и гасили пламя вместе с новыми жильцами и «помощниками», пришедшими чем-нибудь поживиться. Наконец с прибытием пожарной команды пламя удалось сбить, но стены обгорели основательно.
После пожара дом был отремонтирован, но оба балкона разобрали, и теперь он мало напоминал когда-то симпатичный оригинал.
Через восемь лет после нашего отъезда бабушка с дедушкой вернулись из ссылки. На Троицком проспекте им выделили «комнату с половиной», где общую кухню они делили с такими же людьми, чьи дома были конфискованы. «Половиной» служила часть прихожей. Дедушка поставил там свой стол и принимал пациентов, которые продолжали приходить к нему, принося плату натурой. Без этого на жалкое пособие, которое он получал в больнице, работая хирургом, им бы не выжить.
Сережа с женой и двумя детьми жил в Ленинграде, где работал куратором одного из музеев. Юра, тоже уже женатый, занимался разведением пушных зверей (мех в те годы был для государства источником иностранной валюты). И хотя он жил с женой и маленьким сыном в одной комнате, жизнь казалась ему сносной.
В январе 1928 года я, отправляясь навестить подругу, встретила у ворот мальчика-разносчика телеграмм. Он вручил мне телеграмму, в которой сообщалось о смерти папы, а две недели спустя пришло письмо. «Не плачь, — писал мне дядя Саня, — теперь твой отец свободен от страданий и горя. Он покоится рядом с отцом».
Дедушка с бабушкой пережили папу на четыре года. Они умерли почти одновременно, с разницей в десять дней, умерли вовремя, так как наступили свинцовые тридцатые годы. Некоторое время от Юры и Марги еще шли письма, а потом наступило полное молчание.
Прошло десять лет. Закончилась Вторая мировая война. Я жила в Индии, но, приезжая в Шотландию, снова и снова пыталась найти своих родственников. И только позже через Финляндию и другие источники я узнала всю правду. Причина долгого молчания была проста — в Архангельске все умерли. Я не подозревала, да и никто, насколько мне известно, не знал о сатанинской всепожирающей работе кремлевского чудовища.
Первым по сфабрикованному обвинению убили Митю Данилова. Все его вещи забрали, а Маргу с тремя детьми выбросили на улицу. В отчаянии она бросилась к Сашеньке, которая приняла ее. Но вскоре Маргу арестовали и отправили в один из лагерей на Белом море. Оба ее мальчика погибли — одного убили, другой в возрасте четырнадцати лет покончил с собой. Марга, потеряв рассудок, умерла. Осталась только девочка.
