Но, как говорится, пришла беда — открывай ворота. Неприятности следовали одна за другой. Здоровье Аркадия Исааковича заметно сдавало, не выдерживая рабочих нагрузок и постоянной борьбы за право говорить правду. Врачи запрещают Райкину работать с прежней интенсивностью — два-три номера в спектакле, не более. Он то и дело нарушает запреты, удваивает установленные медициной нормы.
— Почему вы не бережете себя? — спрашивает корреспондент.
— Беречь себя в искусстве невозможно, — отвечает Райкин. — Когда актер выходит на сцену и думает сначала о своем здоровье, о нервах, искусство пропадает. Пока я работаю, я здоров.
Райкин не может, как прежде, каждый день выходить на сцену — должны быть перерывы для полного отдыха. Но и здесь он нарушает медицинские предписания, неожиданно даже для актеров приходит в театр, чтобы к концу спектакля выйти с одним из своих монологов.
Рома Марковна берет на свои плечи многие заботы и в целом ответственность за театр. Необходимость цементировать коллектив, в отсутствие Райкина обеспокоенный своей судьбой, вынуждает ее ездить с театром на гастроли — актерам и персоналу необходимо зарабатывать на жизнь, рассчитывать на твердую зарплату. Одновременно ей необходимо следить за здоровьем Аркадия Исааковича, поддерживать его настроение.
Возникла и вполне прозаическая забота — по свидетельству Якова Самойлова, скромного заработка художественного руководителя театра, составлявшего тогда 300 рублей в месяц, на жизнь семьи не хватало, от концертов приходилось отказываться из-за состояния здоровья. Впрочем, от самого Аркадия Исааковича мне никогда не приходилось слышать подобных жалоб; лишь однажды он упомянул, что надо отказаться от ленинградской квартиры — платить за обе жилплощади очень дорого.
Друзья
Свалившиеся на Рому заботы, по-видимому, сказались на ее собственном здоровье. В январе 1975 года, когда она навещала вдову Льва Абрамовича Кассиля, свою близкую знакомую Светлану Леонидовну Собинову, у нее случился тяжелый инсульт. Лишь благодаря сыну писателя, замечательному человеку и врачу Владимиру Львовичу Кассилю, тут же примчавшемуся, удалось сохранить ей жизнь. И впоследствии благодаря неустанным заботам Аркадия Исааковича и детей, а главное, собственной воле она восстановила, хотя и не полностью, подвижность. Несмотря на все старания, ограниченной осталась и речь.
Тогда, в 1975-м, было очень страшно. Через четыре дня после случившегося несчастья театр должен был на месяц уехать на гастроли в Польшу. В. Л. Кассиль решительно настаивал на этой поездке, справедливо полагая, что работа будет спасительной для Аркадия Исааковича. С ним поехала и дочь, ей пришлось срочно заменить Рому в спектакле. Ежедневные телефонные звонки в Москву, где оставался Костя, давали надежду. Когда вернулись, Рома уже была в Институте неврологии, где ее постепенно ставили на ноги.
Лечение продолжалось и дома. Логопед, массажист, физкультурница — всё это требовало внимания и расходов. Радовали успехи детей: большие роли в спектаклях, кинофильмах. Екатерина Аркадьевна вспоминает, что Костя, снявшись в двухсерийной картине «Труффальдино из Бергамо», на полученный гонорар купил родителям большой цветной телевизор. Аркадий Исаакович был очень тронут. Он лег на диван перед включенным ящиком и довольно скоро тихо задремал. А когда через какое-то время открыл глаза, то смущенно заметил: «Оказывается, под цветной телевизор очень хорошо спится! И снятся цветные сны!»
Любимцем Аркадия Исааковича стал внук — родившийся в 1961 году Алеша Яковлев. К сожалению, Аркадий Исаакович не успел увидеть свою внучку. Полина, дочь Константина Райкина, появилась на свет через год после смерти деда.
С возрастом, как и у большинства людей, круг друзей Райкина менялся, сужался. Аркадий Исаакович старался не участвовать в шумных застольях, алкоголя не любил, ограничиваясь рюмкой-другой коньяку. В жизни, как и на сцене, он любил шутку, смех, розыгрыши; посещал традиционные веселые посиделки, проводившиеся в Центральном доме работников искусств 13 января, — встречи старого Нового года.
В свое время, за короткий промежуток между Всесоюзным конкурсом в декабре 1939 года и июнем 1941-го, к ленинградским друзьям добавилось множество московских. Весело и дружно коротал молодой Райкин поздние вечера и ночи с поэтом Михаилом Светловым, с выдающимся рассказчиком и литературоведом Ираклием Андрониковым. Добрые отношения у них сохранялись до конца жизни, хотя встречи стали редкими. В одном из куплетов Михаила Светлова к пятнадцатилетнему юбилею Ленинградского театра миниатюр (1954) пелось:
Учтите, бога ради,
Что стал уже Аркадий,
Нам кажется, немного староват.
Но время беспощадно,
Идет себе — и ладно,
И в этом он ничуть не виноват.
Насчет «староват» поэт, конечно, несколько перехватил (возможно, для рифмы) —Райкину в то время исполнилось 43 года, он находился в расцвете творческих сил.
Война и связанные с ней фронтовые впечатления изменили его взгляд на окружающее, юношеское легкомыслие уступило место трезвым оценкам. Сравнительно недолгой была дружба Райкина с Константином Симоновым, оставившая, однако, ряд ярких впечатлений. В своих «Воспоминаниях» он рассказал о романе Симонова с актрисой Валентиной Серовой, их свадьбе, о первом послевоенном лете, проведенном вместе с Ромой на даче Симонова в Гульрипше, в Абхазии: о работе писателя над военными дневниками, посещении базаров, пышных кавказских застольях. Замечу, что, расставаясь по тем или иным причинам с друзьями — тем же К. Симоновым, Р. Славским, В. Поляковым, — Райкин к ним уже не возвращался, общение в лучшем случае оставалось чисто внешним.
Рад небольших очерков в «Воспоминаниях» Аркадия Исааковича посвящен авторам, с которыми складывались, а иногда не складывались дружеские отношения. Мешала не только разница в возрасте, но и то глубокое уважение, которое Райкин питал к творчеству тех, у кого он учился: Евгений Шварц, Михаил Зощенко были для него мэтрами. И в самом деле, Зощенко был всенародно известным писателем уже в 1920-х годах, когда с эстрады звучали его рассказы в исполнении Владимира Хенкина, Леонида Утесова. Евгений Шварц, в молодости остроумный выдумщик и шутник, сотрудничал с Даниилом Хармсом, Николаем Олейниковым в известной тогда детской редакции Госиздата, работавшей в Ленинграде под руководством Самуила Яковлевича Маршака. И хотя в 1930-х по театрам страны уже шли его пьесы «Красная Шапочка», «Снежная королева», он (очевидно, из-за своих связей с репрессированными писателями) числился неблагонадежным. Его пьеса «Тень», один из выдающихся спектаклей Н. П. Акимова, была запрещена сразу после премьеры. Подобная же судьба ожидала и сатирическую пьесу «Дракон», разрешенную к постановке только в 1962 году, когда Шварца уже не было на свете. Любимая лирическая пьеса «Обыкновенное чудо», начатая Евгением Львовичем в 1944 году, создавалась более десяти лет и была закончена незадолго до его смерти. В жанре театральной сказки Евгений Шварц создавал свой собственный мир, в котором тем не менее легко просматривались вполне современные конфликты и персонажи. «Я пишу жизнь, сказочник — это ты», — говорил он своему другу и соседу по дому писателю, автору сценария фильма «Доктор Калюжный» Юрию Павловичу Герману, тоже ставшему одним из близких знакомых Райкина. Молодой артист любил наблюдать за спорами двух столь разных писателей.
