Авторы (Е. Бащинский, Б. Зислин и А. Кусков под общим псевдонимом «Настроев». — Е. У.) написали первый, второй, третий варианты — всё это не годилось. Было где-то рядом, неточно найденные фразы, слова. Мне нужно было показать философию лодыря, который как бы прав со своей точки зрения. Я сел и переписал почти весь монолог, но при этом оставил фамилии авторов. Они ведь тоже вложили свой труд. Всё рождалось в коллективе — это был принцип театра. Коллектив — режиссер, автор и представитель театра. Они могут быть в одном лице, а может быть и пять человек».
В рассуждениях райкинского лодыря абсолютная достоверность сочеталась с преувеличением, гиперболой. На сцене была огромная пышная кровать, даже, можно сказать, ложе. Маленький, по сравнению с ее размерами, человек сладко спал. Звонок будильника заставлял его проснуться. Но подниматься и идти на работу ему смертельно не хотелось. Садился, опять ложился, снова садился: «Зарядочку — раз, два... Присел, прилег...» — руки прижимал к груди, поднимал вверх ладонями к публике. «Зарядочка» то и дело прерывалась блаженным храпом. А нужно ли ему идти? «Ну, пойду я на работу, пойду, ведь я таких дров наломаю, такую кашу заварю, три института не расхлебают». Впрочем, два дня в месяц, пятое и двадцатое, у него святые
[20], потому что по этим дням он знает, «чего и скока». Но если, предлагает герой, «прикинуть на электронно-вычислительной машине, какая от меня государству польза будет, коли я на работу не выйду, то уж такую мелочь, как зарплату, можно было бы и в кроватку принести».
Каждая фраза, каждое «откровение» вызывали смех. На этот смех и рассчитывал артист, выставляя на всеобщее осуждение философию лодыря, лишь слегка приукрашенную гротеском. Он не бичует, не резонерствует, а показывает характер, вырастающий в художественный образ. Лишь фраза: «Кровать-то большая, сколько специалистов можно уложить» — содержала намек на то общее, что скрывалось за частным. Персонаж полулежа размышлял: «Вот клоп будет жить вечно, потому что не высовывается...»
В спектаклях «Избранное» начала 1970-х годов, как и в предшествовавших им «Светофоре», «Плюс-минус», Райкин почти вовсе отказался от мелких тем, юмор использовался им теперь лишь как «подстилка» для сатиры. Его миниатюры, посвященные самым важным, самым больным вопросам советской действительности, были построены на выработанном им особом приеме, который сам артист описывал так: «Я показываю явление, вскрываю его механизм, но не договариваю до конца. Это эллипс
[21], опущение... — важнейший для меня прием. Надо уметь вовремя остановиться, подвести зрителя к ответу, чтобы он сам дошел до него, сам его произнес».
Периодически его работа прерывается пребыванием в больничной палате. Кроме того, в январе 1975 года добавились тяжелое заболевание Ромы и связанные с этим волнения. Под угрозой оказался сам факт существования театра. Как говорил Аркадий Райкин, об этом тяжелейшем периоде его жизни можно написать отдельную книгу. И все-таки помощь врачей и его собственная железная воля позволили ему в прямом и переносном смысле встать на ноги. Он сам считал, что ему помогла целительница Джуна Давиташвили.
Мне удалось по «наводке» Михаила Жванецкого расспросить Райкина о Джуне. Вот его рассказ, записанный на магнитофон 10 апреля 1987 года:
«Есть такой анекдот. Врач говорит: ну что, будем лечить или пусть живет? Лечение Джуны повредить не может — это, на мой взгляд, нечто вроде биостимулятора. Наша встреча произошла лет десять тому назад. После очередной больницы еду в подмосковный санаторий «Сосны». Один из отдыхающих рассказывает мне о том, как помогла его жене некая Джуна Давиташвили. Пробую ее добиться, что оказывается довольно трудно. Наконец Джуна назначила мне день и час приема. Но первый визит оказался неудачным — ее не было дома, в подъезде и на лестнице ждали люди. Возвращаюсь в санаторий с ощущением неловкости, что зря прогонял человека, любезно предложившего меня подвезти. А главное, теряю надежду на встречу с Джуной.
Что же делает Бог? Неожиданно Джуна сама приезжает в наш санаторий навестить своего больного и садится ужинать за один стол со мной. Мы познакомились. После ужина Джуна зашла ко мне в номер. В чем заключалось ее лечение? Не знаю. Знаю только, что через десять минут я почувствовал себя лет на двадцать моложе. В течение этих десяти минут она, не дотрагиваясь до меня, делала какие-то пассы руками.
После первого сеанса разница в самочувствии была столь ощутимой, что я понял — Джуна действительно сможет мне помочь. Теперь я уже вошел в ее орбиту и стал регулярно приезжать на прием, где пришлось повидать много интересного. Случалось, когда я неважно себя чувствовал, она приезжала и в театр.
Не знаю, многим ли действительно помогла Джуна, но знаю, что она не вредила. Есть ведь такая заповедь: «Не навреди!» А если помогла кому-то, совсем хорошо. Но дело в том, что министр здравоохранения, которым в ту пору был Б. В. Петровский, повел с ней решительную борьбу. К Джуне стали присылать бесчисленные комиссии, проверявшие ее деятельность. Комиссии писали свои заключения, в дальнейшем они претерпевали немало изменений: из них изымалось всё положительное, а отрицательное усиливалось и добавлялось. Делалось всё, чтобы очернить Джуну.
В такой сложной обстановке мне казалось необходимым сделать всё возможное, чтобы поддержать Джуну. Помочь ей остаться в Москве, откуда ее грозились выселить, и продолжать помогать нуждающимся в ней людям. Я написал письмо Л. И. Брежневу, вложив в конверт отзывы врачей. Джуна получила квартиру, прописку и постоянное место работы.
Она продолжала принимать и дома, хотя удовлетворить всех, конечно, не могла. Работала много. Когда вставала, не знаю, но ложилась очень поздно. Нередко, закончив прием около двенадцати ночи, ехала еще к кому-то на дачу. Мне она всегда уделяла много внимания, и я ей очень благодарен.
Кто-то продолжает считать ее шарлатанкой, кто-то не находит в ее работе ничего удивительного. Что касается меня, то я уверен, что такое явление нуждается в изучении, но никак не преследовании. Ведь есть еще немало заболеваний, с которыми медицина не может бороться, нет и соответствующих лекарств. Вдруг она сможет кому-то помочь!»
Добавлю, что Джуна (Евгения Ювашевна) Давиташвили наделена многими талантами — пишет стихи, рассказы, хорошо рисует, в молодости выступала на сцене. Она стала первым в СССР официально зарегистрированным экстрасенсом. Что касается Аркадия Райкина, то возможно, она вкупе с традиционной медициной продлила ему активную творческую жизнь на десять лет — так, по крайней мере, считал он сам.
Глава пятнадцатая РАЙКИН НА ПЛЕНКЕ
В кино и на телевидении
«Сделать что-то навсегда — естественное желание актера», — писал Аркадий Райкин в статье «Как я снимался в кино». А снимался он на удивление мало. После двух фильмов — «Доктор Калюжный» («Ленфильм») и «Огненные годы» («Беларусьфнльм»), смятых в 1938 году, еще до официального открытия Театра эстрады и миниатюр, — наступил перерыв. В этих фильмах Райкину не приходилось создавать сложных характеров. Режиссерам нужны были его внешность, типаж. Это были молодые положительные герои: один сражался на поприще науки, другой — в партизанском отряде в годы Гражданской войны. Вскоре после съемок работа в театре, выступления на эстраде стали занимать всё время и внимание артиста, кино оказалось забыто.
