Референдум
Одна из статей конституции гласила: «Настоящая конституция в самое ближайшее время будет вынесена на одобрение французского народа». В сущности, эта традиция, начало которой положила Революция, когда принимались конституции 1793 и 1795 годов, была выгодна Бонапарту. Правда, выборы уступили место плебисциту по проекту конституции, который неизбежно — с учетом личности Бонапарта — превратился в референдум по вопросу о полномочиях конкретного человека.
Как проходил референдум? Способ его проведения, наверняка показавшийся бы нам сегодня странным, не вызвал удивления современников. Было решено, что в каждой коммуне на избирательном участке будут находиться реестры, в которые граждане смогут вписать перед своими фамилиями «да» или «нет», а также, по желанию, мотивировать свое решение. Такой опрос, позволявший каждому выразить свое мнение, игнорировал тайну волеизъявления, к тому же голосование не везде проходило одновременно. Многие граждане не решались идти на избирательные участки из опасения, что, в случае смуты, списки лиц, выразивших свое отношение к конституции, превратятся в списки неблагонадежных. Желая приободрить избирателей, правительство пообещало, что после изучения результатов опроса реестры будут сожжены, однако обещания своего не выполнило, и до нас дошла большая часть реестров, приготовленных для избирателей в муниципалитетах, мэриях, нотариальных конторах и мировых судах. Эти реестры — свидетельства неразберихи, царившей при проведении референдума. Знакомство с ними позволяет выявить большой процент ученых и артистов, принявших участие в голосовании. Показательный факт: бывшие члены Конвента отдали свои голоса Бонапарту.
Отрицательных ответов оказалось немного. По данным газеты «Монитор», в Париже было зарегистрировано 12 440 голосов «за» и 10 «против». Куда большее число отрицательных ответов было получено на Корсике: воистину нет пророка в своем отечестве. В итоге конституция была одобрена 3 011 007 голосами против 1 562. В этом нет ничего удивительного. Правительство, если, конечно, оно не желает себе зла, редко проигрывает на референдумах. Однако опасность могла исходить от воздержавшихся. Почему в VIII году они оказались не в большинстве? Это можно объяснить спешкой, в которой проводился опрос, нерасторопностью новых, еще не повсеместно назначенных функционеров, якобинским влиянием, все еще достаточно сильным в провинции, а также необходимостью считаться с роялистами. Если неучастие в голосовании могло еще иметь какое-то объяснение в смутную эпоху Революции, то в более спокойные времена оно было бы истолковано как несогласие с политикой реформ, а то и как выражение недоверия правительству.
Между тем Бонапарту нужна была широкая поддержка народа, которая выражалась бы в более активном участии в референдуме. Люсьен это понял. Проведя статистический анализ, Ланглуа обнаружил фальсификацию, на которую пошел министр внутренних дел. Три миллиона «да» из пяти миллионов обладавших правом голоса граждан должны были создать впечатление всеобщего одобрения. В действительности же истинное число положительных ответов составляло не более полутора миллионов. И что же? Службы Люсьена округлили полученные в департаментах цифры, добрав таким образом примерно 900 тысяч голосов. К ним приплюсовали 500 тысяч «да», сказанных армией, в которой опрос не проводился, но которой поспешили приписать бонапартистские настроения. Обман удался. Впрочем, Бонапарт начал применять конституцию, не дожидаясь окончательных результатов.
Словом, из этого опроса трудно извлечь какие-то достоверные сведения, поскольку голосование не было тайным, а его результаты оказались подтасованными. Не стоит доверять и современникам, утверждавшим, что «любого гражданина, независимо от возраста, пола, социального положения и национальности, не только допускали, но и приглашали к участию в голосовании». Данные реестров противоречат этим заявлениям. Результаты голосования отразили господствовавшие настроения, однако этот плебисцит, отнюдь не ставший свободным волеизъявлением народа, явился всего лишь констатацией свершившегося. «Вот как была основана во Франции плебисцитарная Республика», — написал в 1926 году А. Олар.
На место многочисленных представителей, которым французский народ поручал до сих пор законодательствовать и управлять, он поставил одного человека — Наполеона Бонапарта.
Конституция вступила в силу задолго до ее официального принятия. Политический костяк новой власти составили умеренные, бывшие фельяны и термидорианцы, которых попытались разбавить несколькими прежде стоявшими в стороне нотаблями, добавив к ним горстку раскаявшихся монархистов. В сенат вошли отобранные главным образом Сиейесом генералы (Келлерман, Атри, Леспинас, Серюрье), адмиралы (Бугенвиль и Морар Дегаль), представители судебной и административной власти, ученые (Бертоле, Монж, Лаплас, Добе-тон, Лагранж), литераторы (Вольней, Дестут де Траси), банкиры (Перрего), живописец (Вьен). Тридцать семь членов из шестидесяти были профессиональными парламентариями (Корнюде). Совет старейшин и Совет пятисот поставили Дю-буа-Дюбэ, Тара, Ленуара-Лароша, Вимара и Корне — мы упоминаем лишь самых известных. Из прежних национальных собраний в сенат вошли: Гаран-Кулон, Дейи и Франсуа де Нешато. В Трибунате тон задавали идеологи: Дону, Бенжамен Констан (вошедший туда по настоянию мадам де Сталь), Дюпюи, Жан Батист Сей, Ларомигьер, Андрие, Мари Жозеф Шенье, Деренод, Женгене. Предпочтение отдавалось молодым, критически настроенным умам. С их помощью Сиейес надеялся создать со временем конструктивную оппозицию. В отличие от Бонапарта, он оставался в душе сторонником парламентаризма. Окажись Сиейес во главе Франции, Трибунат сыграл бы в ее истории заметную роль.
Из трехсот членов Законодательного корпуса двести семьдесят семь были членами предыдущих национальных собраний. Назовем Грегуара, Дальфонса, Бреара…
Так, от одной формы правления к другой, кочевала народившаяся в эпоху Революции политическая элита Франции.
Административные реформы
Решающая роль в разработке конституции принадлежала Бонапарту. Несколько иначе обстояло дело с реформами административными, где последнее слово оставалось за Шапталем и Камбасересом.
Закон от 28 плювиоза VIII года (17 февраля 1800 года) покончил с либеральными завоеваниями Революции: коллегиальностью правления, выборностью и автономией местных органов власти. В поисках большей эффективности управления был произведен поворот к централизации. Территориальное деление на департаменты, округа и коммуны осталось прежним, однако управление ими было поручено соответственно префектам, супрефектам и мэрам, кандидатуры которых предлагались нотаблями, но утверждались Первым Консулом. Префект чем-то напоминал интенданта, власть которого при старом режиме ограничивалась привилегиями высших сословий, полномочиями парламентов и Провинциальных штатов. Этих отмененных Революцией ограничений больше не существовало для префектов. Назначаемые правительством местные советы (муниципальные, окружные и главные) ведали лишь финансами. Советы префектуры занимались решением административных вопросов.
На особом положении находились Париж и департамент Сена. Отказавшись от возникших в эпоху Революции, но оказавшихся малоэффективными коллегиальных институтов власти, Бонапарт и его советники создали администрацию, аналогичную той, которая существовала до 1789 года. Департамент Сена был разделен на три коммунальных округа. Во главе первого (Пантен, Бельвиль, Клиши, Пасси) и второго (Венсен, Монтре, Со) был поставлен супрефект. Третий округ, в который вошел Париж, не имел супрефекта. Столица, вновь превратившаяся в единую коммуну, была все же поделена на двенадцать муниципальных округов, возглавляемых мэрами, которые ведали гражданским состоянием. Полноправным мэром Парижа был префект департамента Сена, унаследовавший полномочия прево. Его резиденция находилась в ратуше. У Парижа не было своего муниципального совета: его функции выполнял главный совет департамента Сена. За всеми этими преобразованиями стояло стремление не только не допустить во главу городской администрации избранного народом мэра, который обладал бы властью, превышающей власть префекта, но и исключить саму возможность возрождения собрания, аналогичного тому, которое запятнало себя кровавыми событиями сентября 1792 года. Пользуясь привилегиями как в области фискальной политики, так и в отношении рекрутского набора, столица постоянно оставалась объектом неусыпного контроля. Так как должность префекта была нелегкой и существовало опасение, что он не справится с обеспечением порядка в столице, к нему было прикомандировано второе должностное лицо, в непосредственные обязанности которого входило поддержание безопасности. Этим лицом стал префект полиции в звании генерал-лейтенанта старого режима. По рекомендации Фуше Бонапарт назначил на эту должность бывшего прокурора Шатле Луи Николя Дюбуа.
