Вспоминается сказанное некогда Герценом об отношении современного ему молодого поколения к «предшественникам, выбивавшимся из сил, усиливаясь стащить с мели глубоко врезавшуюся в песок барку нашу»: «Оно <поколение> их не знает, забыло, не любит, отрекается от них, как от людей менее практических, дельных, менее знавших, куда идут; оно на них сердится и огулом отбрасывает их, как отсталых… Мне ужасно хотелось бы спасти молодое поколение от исторической неблагодарности и даже от исторической ошибки».
Верные и злободневные слова!
К счастью, наиболее вдумчивые и чуткие из нового литературного поколения прекрасно знают, с личностью какого масштаба имеют дело.
Твардовский «был частью советского литературного истеблишмента, — писал десять лет назад известный прозаик Олег Павлов, — но так и не стал своим среди тогдашнего литературного барства: повернул дело своей жизни, саму свою жизнь против его сладенькой лжи — сделался отщепенцем, неудачником, потерял и чин литературный, и привилегии, и журнал. Он встал на сторону униженных и оскорбленных своего времени, хоть мог бы пировать с победителями…»
[71]
Что к этому добавишь?!
В последнем полученном мной от Александра Трифоновича письме (от 5 июля 1970 года) он шутливо благодарил за то, как говорится далее, что «Вы еще 10 лет назад бабахнули обо мне в „Известиях“», и заключал: «Буду рад, если и к 70-летию моему — буду ли я или не буду жив к той поре — Вам не придется пожалеть об этих и иных Ваших добрых словах о Вашем покорном слуге (какие были прекрасные обороты письменной речи в старину!) — А. Твардовском».
В той заметке к пятидесятилетию поэта, о которой он упомянул, Твардовский был назван одним из величайших русских поэтов.
И я поныне не жалею о сказанном.
В течение десятилетий что бы ты ни писал о Твардовском, всё вспоминались его строки:
Я не то еще сказал бы, —
Про себя поберегу.
Я не так еще сыграл бы, —
Жаль, что лучше не могу
[72].
Да и теперь эта книга хотя и подводит некий итог авторских трудов, но, разумеется, никак не может считаться «истиной в последней инстанции».
Как писал покойный историк Михаил Гефтер, «впереди еще Твардовский, вновь понятый и заново открытый веком XXI-м».
Кто доскажет, кто дослышит —
Угадать вперед нельзя.
(«Василий Тёркин»)
Возможно, будущий исследователь оспорит иное (или даже многое) из здесь написанного.
Что ж, мне остается повторить мужественные и прекрасные слова современного поэта Дмитрия Сухарева:
Кто-то нас перебивает —
Поприветствуем его!
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Александр Твардовский. 1927 г.
Семья Твардовских: мать поэта Мария Митрофановна, Александр, Иван, отец Трифон Гордеевич с дочерью Анной, Константин. 1916 г.
А. Твардовский: «Около двух-трех лет — я член Ассоциации пролетарских писателей… Я этим теперь живу». 1930 г.
Молодые смоленские литераторы: Александр Гитович, Александр Твардовский, Михаил Исаковский. 1929 г.
Во время войны. 1942 г.
Мария Илларионовна с дочерью Олей в эвакуации
Твардовский (сидит второй слева) с преподавателями и студентами первого выпуска МИФЛИ. 1939 г.
После выхода из окружения под Каневом. «Не в письме рассказывать о том, что довелось видеть…» (жене, 9 октября 1941 г.)
Писатели на фронте: И. Френкель, A. Твардовский, B. Гроссман, B. Кожевников, C. Голованивский, М. Матусовский. 1941 г.
Здесь был его родной дом… Загорье. 1943 г.
Встреча с земляками в дни освобождения Загорья. Сентябрь 1943 г.
В гостях у Алексея Толстого: Н. Тихонов, С. Щипачёв, А. Толстой, А. Твардовский, М. Исаковский, А. Сурков. Май 1944 г.
Александр Твардовский с художником Орестом Верейским (слева) и поэтом Василием Глотовым, послужившим прототипом Тёркина для рисунка Верейского. 1944 г.
Василий Тёркин. Рисунок О. Верейского
Мария Илларионовна, дорогая Машенька
Поэт с дочерьми Ольгой и Валентиной. 1946 г.
Александр Твардовский и Илья Эренбург (справа). Варшава. 1947 г.
С Александром Фадеевым (слева)
