Моно завершил статью таким пассажем: «Кант — его любимый философ. В часы болезни и упадка духа, в дни вынужденного бездействия и терпеливого ожидания этот русский стоик облегчал свои страдания чтением "Критики чистого и практического разума". В своей одинокой хижине в Аиру он мог на досуге созерцать две вещи, которые Кант назвал самыми возвышенными в мире: звездное небо над головой и чувство долга в глубине своего сердца. Этот человек — самый искренний и последовательный идеалист, которого мне довелось встречать. В то же время он человек вечно деятельный. Идеалист и человек действия — разве это не признаки истинного героя? Г-н Миклухо-Маклай и есть герой в самом возвышенном и всеобъемлющем смысле этого слова».
Журнал «Нувель ревю» читали политические деятели и интеллектуалы не только во Франции, но и в других европейских странах, особенно по другую сторону Ламанша. В 1883 году вольный перевод этой статьи был напечатан в русском журнале «Век»
[749]. Своей статьей — плодом собственного восхищения путешественником и, возможно, влияния жены и ее сестры, которые желали помочь «белому папуасу», — Моно внес новый значительный вклад (причем не только в России) в превращение Маклая в живую легенду. Возникнув в общественном сознании и муссируемый в печати, этот мифологический образ начал развиваться по законам жанра, порой значительно отличаясь от реального прототипа.
Моно сообщил в статье, явно со слов самого Миклухо-Маклая, что тот прибыл в Европу, чтобы достать деньги для подготовки и издания своих трудов. Ученый предполагает уже осенью вернуться в Сидней, чтобы за два года подготовить к печати исследования, которые обессмертят его имя в науке. Эта «утечка» о целях его поездки в Европу не была единственной. Миклухо-Маклай рассказал об этом корреспонденту петербургской газеты «Новое время» в Египте, в письмах великому князю Александру Михайловичу и, конечно, Ф.Р. Остен-Сакену
[750]. Во всех случаях он добавлял, что, не получив финансовой поддержки в России, будет вынужден «запродать свои сочинения английскому издателю», от которого якобы получены заманчивые предложения. Эти предупреждения призваны были повлиять на позицию совета РГО, который на протяжении нескольких месяцев рассматривал его очередные запросы о помощи.
Несмотря на строжайшую экономию, быстро истощались средства, полученные путешественником благодаря подписке, устроенной газетой «Голос». Добыть деньги на жизнь в Австралии, занимаясь научными исследованиями, не представлялось возможным. Совет РГО все более прохладно относился к «ученому путешественнику», в том числе потому, что он — вопреки принятым на себя обязательствам — не представил обществу сколько-нибудь значительные тексты. Чтобы не нарваться на решительный отказ, Николай Николаевич решил в качестве «приманки» обещать обязательно взяться за подготовку к печати материалов своих экспедиций.
9 ноября 1881 года, еще не зная о скором приходе в Австралию русской эскадры, исследователь отправил П.П. Семенову письмо, в котором заявил о намерении «перед новыми путешествиями приготовить результаты странствований от 1871 — 1881 гг. к печати. <…> Я желал бы знать, найдет ли Императорское Русское географическое общество возможность содействовать мне при этом предприятии (издании моих работ), именно, пожелает ли оно дать мне возможность прожить в Европе два года, потребное для приведения в порядок и напечатания рукописи. В таком случае, если Совет <…> сочтет желательным напечатать работы мои в изданиях Общества, я приготовлю манускрипт на русском языке»
[751].
Письмо было рассмотрено на заседании совета РГО 12 января 1882 года, и через четыре дня Петр Петрович отправил Миклухо-Маклаю следующий ответ: «Встречая с сочувствием Ваше желание возвратиться в Европу и приступить к разработке и изданию собранного Вами научного материала, Совет Общества выразил в принципе свою готовность послужить посредником между Вами и русским правительством и ходатайствовать о назначении Вам пособия, которое дало бы Вам возможность прожить в России или за границей те два года, которые необходимы Вам для предложенной Вами цели. Тем не менее Совет не находит возможным принять на себя этого ходатайства ранее, нежели в состоянии будет обставить его достаточно определенными данными. Совет желал бы получить от Вас, с одной стороны, некоторые, хотя бы самые общие сведения о плане предполагаемого Вами издания, его содержании и размерах, с другой стороны, о минимальных размерах той субсидии, которую Вы считаете необходимою для обеспечения Вашего пребывания в Европе»
[752].
Письмо не застало путешественника в Сиднее, так как он, не дожидаясь ответа, воспользовался возможностью отправиться в Россию на одном из кораблей эскадры Асланбегова. Почта в XIX веке работала четко и надежно. Письмо Семенова нагнало Миклухо-Маклая в Александрии. 29 июня Николай Николаевич ответил на вопросы, заданные вице-председателем РГО, в двух письмах — официальном и «конфиденциальном».
В первом из них Николай Николаевич сообщил, что «предполагаемое издание будет иметь характер строго научный и будет распадаться на несколько разделов. Рядом с кратким историческим очерком (изложением обстановки и событий путешествия) будут следовать специально научные отделы по антропологии, сравнительной анатомии, этнологии, метеорологии и т. п.». Для этой работы, рассчитанной на два года, понадобится ежегодная субсидия в 350 — 400 фунтов. В декабре 1881 года Миклухо-Маклай писал, что намерен заняться подготовкой этого издания в Европе, но за полгода его планы существенно изменились: он хотел бы провести эти два года в Сиднее. Там более подходящий климат, удобное помещение в биологической станции, хорошие библиотека и музеи, этот город находится «вблизи поля моих исследований (о-вов Тихого океана)» и т. д.
[753] Перечисленные аргументы действительно заслуживали внимания. Но Николай Николаевич умолчал о «личном факторе»: он соскучился по Маргерит и не представлял себе длительного проживания в разлуке с любимой. Почти одновременно с ответом Семенову он отправил из Александрии письмо дочери Робертсона с формальным предложением стать его женой
[754].
В «конфиденциальном», как он назвал его, письме Миклухо-Маклай коснулся состояния своего здоровья, а также финансовых проблем и возможностей их решения. Он признался, что решил более не откладывать подготовку издания материалов своих экспедиций еще и потому, что «здоровье мое бывает по временам весьма плохо». Далее он привел расчет своих долгов, главным образом фирме «Дюммлер и Кº», которые в связи с нарастанием процентов достигли внушительной суммы в 1221 фунт. Эта задолженность его «сильно тяготит» и не позволяет спокойно заниматься подготовкой рукописей. Путешественник выразил надежду, что правительство или совет РГО возьмут на себя уплату этих долгов. В противном случае ему придется на время оставить занятия наукой и приступить к осуществлению «обширного плана (о котором сообщу при свидании)»
[755]. Это позволит самостоятельно погасить задолженность и отложить кое-что на будущее. Но учитывая, что здоровье хромает и «выполнение моего плана сопряжено со значительным риском», возникает вопрос, «что станется тогда с результатами моих путешествий?». Ведь кто-либо другой едва ли сумеет «разработать результаты моих странствований, даже имея в распоряжении все мои дневники, журналы, заметки, рисунки, фотографии, негативы и коллекции!»
[756]. Рассмотрение этих двух писем на заседании совета РГО произошло в октябре 1882 года, когда их автор уже находился в Петербурге, и мы вернемся к этому вопросу, рассказывая о его пребывании в России.
