Убедившись в отсутствии Боя в хижине тамо русс, папуасы 16 декабря спросили Маклая, куда делся этот юноша. «Не желая говорить неправду, — записал Николай Николаевич, — не желая также показать им ни на землю, ни на море, я просто махнул рукой и отошел. Они, должно быть, решили, что я указал на горизонт, где далеко-далеко находится Россия. Они стали рассуждать и, кажется, под конец пришли к заключению, что <…> Бой отправлен мною в Россию и что я дал ему возможность перелететь туда»
[454]. Можно предположить, что папуасы пришли к такой мысли, — если они действительно к ней пришли, — не без влияния «чудес», явленных Миклухо-Маклаем.
Авторитет тамо русс значительно возрос. К нему стали приходить жители окрестных селений с просьбой излечить их от разных болезней. 11 января 1872 года Маклая впервые пригласили посетить Бонгу. На сей раз путешественник смог спокойно осмотреть деревню, зарисовать и описать семейные хижины и клановые мужские дома, обменяться подарками с бонгуанцами, которые, однако, по-прежнему не решились показать ему своих жен и детей. Положительный сдвиг, наметившийся в отношениях с папуасами, был омрачен, как уже упоминалось, чередой изнурительных приступов малярии, которые — несмотря на героическое сопротивление путешественника недугу, — то и дело выбивали его из колеи. Разгул «болотной лихорадки», недружелюбная замкнутость большинства местных жителей, кажущаяся недоступность горных цепей привели Николая Николаевича в конце января к мысли, закопав в условленном месте дневники, метеорологический журнал, заметки и рисунки, «отобрать часть вещей, нагрузить ими оставленную мне шлюпку и отправиться далее по берегу искать более благоприятного пристанища и более гостеприимных жителей». Но при осмотре выяснилось, что шлюпка, стоявшая долгое время на якоре возле кораллового рифа, проедена червями, сильно течет и вряд ли пригодна для дальнего, может быть, плавания
[455]. Миклухо-Маклай оказался на распутье. Но тут произошел несчастный случай, который послужил поворотным пунктом в истории отношений путешественника с папуасами. Как уже случалось в жизни нашего героя, вышло по пословице: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».
«Тамо русс — тамо билен»
Утром 16 февраля 1872 года, когда Николай Николаевич вместе с Ульсоном занимался починкой шлюпки, прибежал житель Горенду, который сообщил, что Туй сильно ранен упавшим деревом и призывает на помощь тамо русс. Взяв перевязочный материал и хирургические инструменты, путешественник поспешил в деревню. У Туя на голове, немного выше виска, оказалась большая рваная рана. Вот когда пригодились медицинские познания, полученные в Йене! Ученый обрезал слипшиеся от крови волосы, промыл и перевязал все еще кровоточащую рану. Через день рана сильно нагноилась, лицо опухло. Миклухо-Маклай подолгу сидел возле циновки с раненым другом, применяя все доступные ему средства тогдашней медицины, не располагавшей еще сколько-нибудь эффективными антисептическими препаратами. На пятый день нарыв созрел; в течение нескольких часов Николай Николаевич прикладывал припарки из льняного семени, чтобы вызвать отток гноя из раны. Ему это удалось, после чего больной пошел на поправку.
Оценив помощь и внимание, проявленные тамо русс, Туй объявил собравшимся возле него жителям Горенду, Бонгу и Гумбу, что Маклай — тамо билен («человек хороший»), а потому не нужно прятать от него жен и детей. Мужчины согласились с его мнением. Тотчас из-за хижины показалась пожилая папуаска — жена Туя, а за ней из укрытий вышли и приблизились к Маклаю другие женщины и девушки деревни. «Многие из молодых женщин, — заметил Николай Николаевич, — <…> были недурны собою. Лицо и тело были довольно круглы, и небольшие стоячие груди напомнили мне конические груди девушек Самоа»
[456].
Весть о том, что произошло в Горенду, быстро распространилась по окрестным деревням. В отношениях русского путешественника с папуасами наметился перелом. Они по-прежнему считали его «чем-то вроде полубога или великого духа»
[457], хотя первичная мифологическая трактовка Маклая как злого духа, воплощения зла была, разумеется, поколеблена. Но она не была попросту отброшена, а, как всякий фольклорно-мифологический образ, продолжала изменяться и развиваться, обрастая новыми подробностями.
В папуасской мифологии — о чем, конечно, не знал Миклухо-Маклай — духи предков и другие небожители, спускаясь на землю, приобретали человеческий облик, участвовали в жизни первобытных коллективов, нередко вступали в брачные отношения с местными женщинами. Для общения с такими существами не требовалось особого ритуала. Именно так произошло, как считает австралийский исследователь П. Лоуренс, с Миклухо-Маклаем
[458].
Свидетельством доверия к Маклаю и символического включения его в местный социум было приглашение участвовать в ночном празднике, который устроили 2 марта мужчины трех родственных деревень — Бонгу, Горенду и Гумбу. В дальнейшем путешественник стал непременным гостем на таких празднествах, обычно продолжавшихся в течение двух-трех ночей.
Николай Николаевич оставил подробное и поистине художественное описание праздника, который происходил вблизи от Горенду на поляне, с трех сторон окруженной вековыми деревьями, а с четвертой круто обрывавшейся к морю. Участники праздника — мужчины, прошедшие обряды инициации (посвящения)
[459], — поглощали в больших количествах различные кушанья, в том числе сваренную в глиняных горшках свинину, пили опьяняющий напиток кеу, приготовленный из корней перечного растения Piper methysticum, оглушительно играли на ритуальных инструментах (трубок из бамбука и бутылочной тыквы, свистках и погремушках). Отдохнув и поспав, папуасы вновь принимались за еду, питье кеу и извлечение, как писал ученый, «душераздирающих звуков». Кульминационным пунктом первой ночи празднества была раздача кусков свинины — лакомства, которым дозволялось наслаждаться лишь в торжественных случаях и только инициированным мужчинам. Туй, который был распорядителем при раздаче, по очереди подзывая присутствующих, громко провозгласил: «Маклай, тамо русс!» Так путешественник предстал в двух ипостасях, совместимых по местным представлениям: некоего духа и в то же время представителя дружественной «деревни» — России.
