«Вечером, незваная, пришла Бунгарая — я не мог воздержаться и отослать ее! Хотя было не более 7 часов. Я предполагаю, что папуасские ласки мужчин иного рода, чем европейские, по крайней мере, Бунгарая с удивлением следила за каждым моим движением и хотя часто улыбалась, но я не думаю, что это было только следствием удовольствия. Несмотря на малый рост, vagina показалась очень длинною. Внешние губы не велики» (9 мая).
«Вечером опять пришла Бунгарая. Утром при уходе я подарил ей кусок катуна (хлопчатобумажной ткани, идущей на женскую набедренную одежду. — Д. Т.), которым она, кажется, не осталась довольна; так как у меня остается всего-навсего ½ gulden'a, то денег не пришлось дать. Она говорила что-то, но я не мог понять, кажется, просила денег, желала серег, браслет. Слыша, что я хохочу (было темно), она что-то стала сердито бормотать, я еще более хохотал, она несколько раз толкала меня в бок не слишком нежно, потом даже намеревалась с досады укусить (!) меня раза два. Я ее успокоил тем, что 3-й раз за ночь удовлетворил ее желание» (10 мая).
«Надеюсь спать спокойно эту ночь после 4-х довольно утомительных при скудной пище, что, однако, не удалось. Я уже спал крепко, когда был разбужен Бунгараею, которая пробралась ко мне в комнату незамеченной слугами, которые сидели на задней веранде. Недостаток пищи имеет следствием незначительное выделение семенной жидкости. При эякуляции вытекает только 4 — 5 капель. Я ее отправил без подарка, и надеюсь, что не придет беспокоить меня сегодня» (12 мая).
«Было 7 часов вечера, я сидел за своим скудным ужином. Когда на минуту люди мои вышли оба на заднюю веранду, Бунгарая осторожно пробралась мимо меня в спальню. Пришлось ее спрятать, хорошо, что у кровати есть занавеска. Принесла тарелку яиц. Странно, что пришла, и еще незваная, да с подарком, когда я ей 3-го дня ничего не дал» (13 мая).
«Бунгарая опять приходила» (14 мая).
«Бунгарая приходит каждый день» (18 мая).
21 мая наконец прибыл пароход «Бали» с резидентом на борту. Голландский чиновник передал Николаю Николаевичу много писем, но среди них не было ни одного от родных и Александра Мещерского.
Резидент решил судьбу капитана Мавары, которого держал под арестом раджа Килвару. Саси был осужден на пожизненное изгнание: его отправили на поселение в Тидоре и запретили когда-либо возвращаться в Папуаковиай.
Покинув Килвару 23 мая, «Бали» посетил три островка и через неделю пришел на амбоинский рейд. Здесь Николай Николаевич увидел пароход «Ангер», идущий с Явы на Новую Гвинею за русским путешественником. Помощь, высланная батав-скими властями, несколько опоздала.
Миклухо-Маклай не собирался задерживаться в Амбоине, но его здоровье настолько ухудшилось, что ему пришлось провести здесь около месяца. Похоже, путешественник не вел здесь дневник. Поэтому о его пребывании на Амбоине приходится судить по отдельным, нередко противоречащим друг другу фразам на разрозненных листках, в письмах и публичных чтениях 1882 года. Малярия здесь меньше изводила исследователя, но к ней прибавилась рожа лица и головы. Пришлось лечь в амбоинский военный госпиталь, где голландские врачи с трудом излечили его от этой напасти. Несмотря на болезнь, Николай Николаевич продиктовал писарю, знающему немецкий язык, несколько расширенный вариант своего сообщения о путешествии в Папуаковиай, подготовленного для РГО в Килвару; эта статья появилась в батавском научном журнале. С помощью того же писаря ученый завершил и подготовил к публикации работу «Папуасские диалекты Берега Маклая на Новой Гвинее», начатую в Бейтензорге. Эту работу ученый отправил с Амбоины в РГО вместе с не дошедшими до нас письмами П.П. Семенову и Александру Мещерскому. В следующем году, путешествуя по джунглям Малакки, он вспомнил «девочку в Амбоине, которая мне нравилась»
[567].
В начале июня 1874 года Амбоину посетил английский мореплаватель Джон Морсби, который на судне «Бэзилиск» обследовал и нанес на карту значительную часть юго-восточного и северо-восточного побережья Новой Гвинеи. По указанию британского Адмиралтейства, откликнувшегося на просьбу совета РГО, Морсби в 1872 году безуспешно пытался отыскать Миклухо-Маклая в районе залива Астролябия и только теперь встретился с ним в амбоинском госпитале. Как вспоминает Морсби, здоровье русского путешественника «было в плачевном состоянии», и, оставляя Амбоину, английские моряки «не рассчитывали, что он останется в живых»
[568]. Но Николай Николаевич выстоял и на голландском рейсовом пароходе, заходившем по пути в Тернате, Менадо и Макасар, в конце июля прибыл в яванский порт Сурабая.
Снова на Яве
Из Сурабаи Миклухо-Маклай отправился прямо в Бейтензорг. «Я был, как и в прошлом году, дружески принят в любезном семействе генерал-губернатора», — сообщил Николай Николаевич матери
[569]. Вместе с Лаудонами путешественник переехал из Бейтензорга в их летнюю резиденцию в Чипанасе — городке, расположенном на плоскогорье в более прохладной климатической зоне, а затем вместе с ними вернулся в Бейтензорг.
Миклухо-Маклай подробно рассказал Лаудону о трагической обстановке, сложившейся на Папуаковиай, прозрачно намекнув, что за бедственное положение тамошних жителей в конечном счете несут ответственность голландские колониальные власти, которые не принимают мер ни для искоренения рабства на Молуккских островах, ни для защиты ковиайцев от хонгий и других разбойных экспедиций. В развитие этих бесед он представил генерал-губернатору меморандум о политическом и социальном положении папуасов этого Берега, в котором уделил особое внимание морским набегам, совершаемым главным образом с целью захвата рабов, рассказал о жестоком обращении с детьми-рабами на Молукках. Путешественник призвал принять действенные меры для прекращения совершающихся злодеяний, причем высказался за создание на Берегу маленького военного поселения, «достаточно сильного для того, чтобы поддерживать справедливость и наказывать виновных»
[570]. Более того, как сообщил Миклухо-Маклай секретарю РГО, в разговоре с Лаудоном он выразил готовность, отложив на год свои научные изыскания, отправиться «с несколькими десятками яванских солдат и одною канонерскою лодкою» на Берег Папуаковиай и основать там упомянутое поселение, чтобы защитить папуасов от морских набегов и побудить их «переменить образ жизни и взаимные отношения между племенами, последствием чего было бы прекращение частых войн, прекращение похищения и торга людьми». Непременным условием Николай Николаевич считал предоставление ему полной самостоятельности, «доходящей до права на жизнь и смерть моих подчиненных и туземцев»
[571].
