В 1878 году Линнеевское общество насчитывало около 150 членов, из которых лишь несколько человек можно с некоторой натяжкой считать профессиональными исследователями. Подавляющее большинство составляли врачи, учителя, священнослужители, адвокаты, журналисты, фермеры и просто любознательные горожане, которые, уплатив маленький членский взнос, получили право посещать ежемесячные собрания общества. Поэтому Маклей и Стивене, что называется, днем с огнем искали докладчиков для очередных собраний. Едва познакомившись с приезжей знаменитостью, Маклей постарался привлечь ее к активному участию в деятельности общества. 29 августа, через 11 дней после прибытия Миклухо-Маклая в Сидней, состоялось ежемесячное собрание, на котором русский путешественник и исследователь был избран почетным членом Линнеевского общества Нового Южного Уэльса и был приглашен выступить на следующем собрании с докладом на интересующую его тему
[670].
Проницательный читатель, вероятно, уже догадался, с каким призывом Николай Николаевич обратился к членам общества на заседании, состоявшемся 26 сентября. Он выступил с докладом «Проект зоологической станции для Сиднея». Повторив свой излюбленный тезис о том, что развитие биологической науки требует изучения морских организмов в среде их обитания или вблизи от нее, причем в специально оборудованных лабораториях, и кратко рассказав об уже действующих или проектируемых морских биологических станциях, в том числе о своих усилиях, предпринятых на этом поприще, докладчик выразил убеждение, что «Сидней обладает необычайно благоприятными условиями для учреждения первой зоологической станции в Австралии». Проявив изрядную дипломатическую гибкость и знание реальной обстановки, Николай Николаевич предложил в качестве «наиболее компетентного директора» господина Маклея (втайне надеясь, что тот отклонит это предложение) и высказался за устройство станции на побережье, вблизи от усадьбы этого джентльмена. Присутствующие одобрительно встретили его проект и образовали комитет, которому было поручено «рассмотреть предложение барона Маклая и доложить о результатах на следующем ежемесячном собрании общества»
[672].
Узнав, что в заливе Порт-Джексон водятся акулы вида Hete-rodontusphillipi, который он давно хотел изучить, Николай Николаевич решил возобновить сравнительно-анатомические исследования, которые он начал еще во время экспедиции на Канарские острова. Этих рыб ему могли поставлять местные рыбаки. Но такие исследования невозможно было проводить в номере клубной гостиницы, пребывание в которой к тому же быстро опустошало его кошелек.
На выручку пришел Уильям Маклей, который предложил Миклухо-Маклаю поселиться в его усадьбе Элизабет-Бэй-хауз в трех километрах от центра Сиднея. Это импозантное здание в классическом стиле было окружено садами и огородами. В доме имелась большая библиотека, состоявшая в основном из книг и журналов по зоологии и другим естественным наукам, в образцовом порядке хранились многочисленные коллекции. Рядом находился лабораторный павильон, снабженный микроскопами и набором необходимых инструментов.
Маклей радушно принял русского исследователя, отвел ему уютную комнату в своем доме, разрешал работать в лабораторном павильоне, пользоваться библиотекой, знакомиться с коллекциями. В просторном, роскошно обставленном кабинете хозяина собирались ученые и коллекторы, группировавшиеся вокруг богатого покровителя. За чашкой чаю (и не только чаю) обсуждались научные вопросы — не только фактического свойства, но и затрагивавшие проблемы мироздания, причем Маклей внушал гостям свои консервативные, антидарвинистские убеждения. Николай Николаевич оставался при своем мнении, но предпочитал отмалчиваться, помня о печальной судьбе Креффта.
Но теоретические расхождения невольно вышли наружу, когда Маклей предложил Миклухо-Маклаю сделать на следующем заседании Линнеевского общества совместный доклад, а потом написать вместе с ним статью (или серию статей) об акулах залива Порт-Джексон. При подготовке краткого доклада, представленного 28 октября 1878 года, серьезных разногласий не возникало. Но когда Миклухо-Маклай попытался в тексте статьи проследить — пусть в слегка завуалированном виде — эволюционную связь между изучаемыми акулами и их ископаемыми предками, это вызвало серьезные возражения. Николай Николаевич, по-видимому, пошел на уступки: сократил свои рассуждения и намеренно сделал их менее понятными, но Маклей не был вполне удовлетворен и 22 февраля 1879 года записал в своем дневнике, что «барон Маклай очень переменчив и слишком настойчив». Пришли к такому решению: каждый напишет свою часть статьи, авторство которой будет оговорено при публикации. В результате появилась статья, «Введение и описание» в которой принадлежало Маклею, а «Анатомические заметки» — его строптивому гостю. В начале своих заметок Николай Николаевич предупредил: «Так как наши точки зрения не всегда совпадали, в тексте могут встретиться значительные противоречия»
[673].
Теоретические расхождения не привели к разрыву с Маклеем, так как в его интересах было сохранять сотрудничество всемирно известного ученого с Линнеевским обществом. Миклухо-Маклай выступал с докладами, которые публиковались затем в «Трудах» общества, на протяжении нескольких лет, до его окончательного отъезда из Австралии. Но подобно сообщениям, которые он посылал в журнал, издаваемый Вирховым, Николай Николаевич избегал касаться в них теоретических проблем.
Отношения с Маклеем постепенно утратили дружеский характер и свелись к взаимовыгодным научным контактам. Но еще раньше, с самого начала пребывания в Элизабет-Бэй-хауз, «сознание некоторым образом зависимого положения в чужом доме»
[674] не давало покоя гордому и самолюбивому путешественнику. Поэтому уже в ноябре 1878 года он с радостью принял предложение куратора Австралийского музея Эдуарда Рэмзи переселиться в здание этого музея. Сын зажиточного местного врача, пару лет проучившийся в университете Сиднея, Рэмзи с юных лет увлекался энтомологией и заведовал питомником в усадьбе своего отца. По предложению Маклея он был назначен куратором вместо «еретика» Креффта. Рэмзи был «человеком Маклея», но держался более независимо, чем его явные прихлебатели, хотя, вероятно, согласовал свое приглашение с всемогущим патроном.
В Австралийском музее Миклухо-Маклаю предоставили жилую комнату и помещение для работы — «душный, холодный, плохо вентилируемый подвал», пребывание в котором, ослабляя организм, учащало, как он писал Вирхову, приступы лихорадки. «Пусть будет подвал, — продолжал исследователь, — лишь бы кругом было тихо! Но нет: какаду, коровы, собаки и люди находятся в непосредственном соседстве, и шум от этого зверинца часто приводит меня в очень скверное расположение духа, мешает мыслить, замедляет и прерывает работу. Добрые люди удивляются, что у меня такие слабые нервы»
[675].
