«День, когда вас направили на посадку в Сент-Эвал, стал пыткой для меня. Я не забуду, как наблюдал за взлетом в направлении Бери и как клуб белого дыма из левого внешнего двигателя заставил меня крикнуть наземному экипажу: «Похоже, что у нас началась утечка охладителя». Поскольку вы не вернулись досрочно с перегревшимся двигателем, я подумал, что это, должно быть, мне показалось, но когда вы так никогда и не вернулись, а связь была такой, что мы в течение нескольких часов ждали подтверждения о направлении на посадку на другой аэродром, я действительно измучился».
Использование слов «у нас» лучше всего показывает степень его идентификации самого себя с экипажем Кленнера.
Возможно, в этой книге сделан слишком большой акцент на страхе, трудно провести границу между страхом и крайней нервозностью, но искренность ответов на вопрос «Ты боялся?» дает ясное подтверждение того, что экипаж часто испытывал страх и что в то же время этот вопрос никогда не обсуждался. В переговорах по внутренней связи нельзя было услышать никакого намека на то, что восьмым пассажиром на борту самолета был страх.
Я не знаю, насколько прав Диг, говоря, что человек, который утверждает, что в тех или иных обстоятельствах он не испытывал страха, должен был быть глупцом или лгуном. Так Рей не припомнил, чтобы он испытывал особый страх, и он не был ни глупцом, ни лгуном. Но весьма вероятно, что тогда его время от времени мучили ночные кошмары. К счастью, в настоящее время в Великобритании человек может открыто заявить о том, что он чего-то боится, и лишь немногие будут над ним насмехаться. Во время войны 1939 – 1945 гг. это было не так.
Лишь спустя три или четыре года после окончания войны в газетах и периодических изданиях начали появляться статьи о психологическом напряжении, возникавшем в ходе тура боевых вылетов. Чапмэн Линкер начал свою газетную статью так: «Вера в то, что боевые экипажи RAF были бесстрашными сорвиголовами, жаждавшими боев, разрушается после медицинского отчета, опубликованного вчера вечером. Психолог военно-воздушных сил, который наблюдал экипажи самолетов на и вне службы, рассказывает, что даже самые надежные пилоты боялись всегда». Отчет, на который ссылался мистер Линкер, был напечатан в «Джорнал медикал сайенс», а психологом был доктор Дэвид Стаффорд-Кларк, который обнаружил, что во время тура из тридцати вылетов боевой дух людей сначала из-за волнения немного улучшался, а затем начинал устойчиво падать и приблизительно к двенадцатому вылету опускался до уровня очень близкого к «упадку духа». После тринадцатого вылета боевой дух крайне незначительно улучшался вплоть до двадцать второго вылета, после которого падал и продолжал опускаться до уровня «упадка духа». Доктор Стаффорд-Кларк в своем отчете указал, что суеверие играло полезную роль в поддержании боевого духа летчиков. Человек, который летал с шелковым чулком своей подруги, действительно полагал, что это защитит его от зенитной артиллерии и истребителей противника. Люди, которые вступали в RAF, просто поддавшись внешней привлекательности существования экипажей самолетов, обычно быстро разбивались; остальные же, кто выживал, снова и снова переживали чувство страха.
Если и можно сделать какой-то вывод, так он состоит в том, что люди, которые должны были стать солдатами из национальных интересов, в большинстве случаев успешно играют роль бесстрашных воинов. Многосторонность человеческой природы никогда не перестает поражать меня; от рождения и до смерти мы играем своеобразные роли, то одну, то другую, и могут пострадать только те, кто не в состоянии следовать сценарию или не понимает ремарки, и они обычно кончают тем, что их объявляют новаторами или же лечат в психиатрической больнице. Пока человек может играть убедительную роль, он расценивается как нормальный человек, и обязательно, чтобы в то время, пока на сцене разыгрывается действие, все мы притворялись, что это реальность, а не фантазия. Члены экипажа Кленнера сыграли свою роль хорошо; теперь они могут почивать на лаврах и сравнивать воспоминания о том, что они действительно чувствовали.
Я думаю, что среди экипажей Бомбардировочного командования было в порядке вещей считать, что шансов выжить у них имелось не очень много. И это подтвердилось после войны, когда сэр Артур Харрис написал в «Ивнинг стандарт»
[167] от 11 декабря 1946 г.: «Успехи Бомбардировочного командования, имевшие далеко идущие последствия, были достигнуты ценой тяжелых потерь. За весь военный период в подразделения Бомбардировочного командования влились приблизительно 125 000 членов экипажей самолетов. В течение только периода моего командования предполагается, что почти 44 000 человек были убиты, еще приблизительно половина от этого числа получили ранения и более чем 11 000 человек попали в плен». Период командования сэра Артура Харриса начался в феврале 1942 г.
Но из бесед с членами моего экипажа и другими летчиками снова и снова приходит на ум одна фраза: «Вы не думаете, что это может случиться с вами». Джордж подвел итог чувств тысяч членов экипажей, когда сказал: «Это был своего рода восторженный страх... Вы стоите в астрокуполе и ощущаете возбуждение. И думаете, что будет сбит кто-то рядом, но не вы».
Иной вид отношения к проблеме выживания был показан в книге, изданной в 1957 г.
[168] В ней авторы писали:
«Каким бы слабым ни было напряжение и независимо от того, как долго оно нарастало, это было вполне естественное сопротивление человеческого организма против того, чтобы подвергаться повторному риску, реальному ли или же просто предполагаемому. Оно было в каждом из нас, тайный противник внутри. Это было так, как будто каждый из нас начинал с определенным стартовым капиталом, некоей суммой, – была ли это сила духа? – которую мы тратили, иногда за короткий период, иногда за гораздо более длинный промежуток времени. Но когда это происходило, жизнь становилась мучением, с надломленным духом в разбитом теле. Именно это мы называли «дерганьем»... Большинство из нас, признавая такое состояние, предпочитали много не говорить об этом. Мы прошли по нашей жизни достаточно успешно, поддерживая настороженный нейтралитет с нашим тайным противником, забрасывая его шутками о «дерганье» всякий раз, когда его голос начинал звучать слишком настойчиво».
Еще одно отношение к выживанию, но, вероятно, менее распространенное, имело место, когда человек, оказавшийся перед перспективой смерти, думал о ней, свыкался с ней и принимал ее до такой степени, что расценивал сам себя уже как мертвеца. Самопроизвольное принятие мысли о том, что каждый уже мертв, в то время как физически он все еще живой, – это нечто очень близкое к философии. В своей «Исповеди» Руссо
[169] писал: «Я могу уверенно сказать, что я не начинал жить до тех пор, пока я не увидел самого себя мертвым».
