Ставка Гитлера размещалась в имперской канцелярии, огромном мавзолее, который был построен для того, чтобы внушать трепет марионеточным царям и возвеличивать немецкую гордость. Огромные помещения, сложенные из глыб порфира и мрамора, внушительные двери и массивные канделябры – все это теперь было никому не нужно и быстро разрушалось от взрывов и пожаров. Никаких кабинетов и учреждений в имперской канцелярии уже не было, уцелевшие строения использовались как командные пункты и господствующие высоты. Однако под зданием старой канцелярии и под садом был за время войны на глубине 8 метров выстроен подземный бункер. Войти в бункер можно было через канцелярию по лестнице, проходившей через продуктовый склад. У подножия этой лестницы находилось узкое пространство, окруженное тремя герметичными водонепроницаемыми переборками. Одна из этих переборок перекрывала путь в склад – проход Канненберга
[144], как шутя называли этот путь (Канненберг был дворецким Гитлера). Вторая переборка прикрывала выход на наружную лестницу, выходившую в сад министерства иностранных дел; третья лестница вела в бункер
[145]. Сам бункер был разделен на две части. Первая состояла из двенадцати комнат, каждая размером не больше вместительного буфета – по шесть с каждой стороны центрального прохода. Здесь размещались чуланы и комнаты прислуги, а кроме того, находилась Diätküche, вегетарианская кухня, где готовили блюда для Гитлера. В конце главного прохода, который теперь использовали как общую столовую для обитателей бункера, начиналась еще одна лестница, ведущая еще ниже, в следующий, больший нижний бункер. Это был личный бункер Гитлера, Führerbunker, сцена, на которой разыгрывался финальный акт нацистской мелодрамы. Несмотря на ограниченную площадь, там вполне хватило бы места для постановки некоторых вещей Никола Буало.
Бункер фюрера состоял из восемнадцати тесных, неудобных комнат и центрального прохода. Не могло быть большего контраста, чем контраст между египетской громадностью помещений новой имперской канцелярии, для пересечения которой трепещущим послам требовалась целая вечность, и этими жалкими подземными норами, в которых карликовый двор продолжал воздавать раболепные почести своему фюреру. Перегородка делила центральный проход на две части. С ближней от перегородки стороны находилась комната отдыха, откуда можно было попасть в служебные отсеки и караульное помещение, на телефонную станцию и на аварийную электростанцию. За перегородкой находилась святая святых. Здесь центральный проход становился конференц-залом, где Гитлер проводил совещания ставки. Левая дверь вела в отсек, состоявший из шести комнат, – в личные апартаменты Гитлера и Евы Браун. На половине Евы Браун были жилая комната, совмещавшая гостиную и спальню, ванная и гардеробная; на половине Гитлера была спальня и рабочий кабинет. Шестая комната выполняла функцию прихожей. Две других двери слева вели в маленькую «картографическую комнату», где проводились небольшие совещания, и в узкий пенал, известный под названием «собачий бункер»
[146], в котором теперь помещались офицеры, охранявшие фюрера. В конце «собачьего бункера» начиналась лестница, выходившая на неоконченную бетонную наблюдательную вышку. Справа в проходе находились помещения, которые занимали врачи, Морель и Штумпфеггер, а кроме того, здесь же находился кабинет первой помощи доктора Штумпфеггера. В начале апреля Гитлер приказал Штумпфеггеру открыть перевязочную в канцелярии, так как стали возможны ранения. Штумпфеггер перенес в имперскую канцелярию свои хирургические инструменты из Хоэнлихена. Эта перевязочная находилась не в бункере, а в подвале новой канцелярии. Операционная в бункере фюрера предназначалась для одного Гитлера.
В конце прохода находилась дверь, ведущая в маленькую прихожую, где располагалась гардеробная, откуда наверх вели четыре бетонные лестницы. Это был запасный выход.
Помимо бункера фюрера, были и другие подземные убежища, расположенные в подвалах комплекса правительственных зданий. Так, существовал бункер партийной канцелярии, где жил Борман со своим штабом, а также обслуживающий персонал и эсэсовская охрана. В третьем бункере размещался бригаденфюрер СС Монке, комендант имперской канцелярии, и его подчиненные. Геббельс и его штаб укрывались в подвалах министерства пропаганды. Из всех этих укрытий офицеры и чиновники ежедневно ходили в бункер фюрера на продолжительные совещания, проходившие в узком центральном проходе. Йодль и Кейтель приезжали сюда из штаба Верховного командования вермахта – из Цоссена или Потсдама, вместе с новым начальником штаба, так как Гудериан был с этого поста смещен. Как и его предшественники, он не смог приспособиться к вдохновенной стратегии фюрера, и 30 марта, после череды бурных сцен, принял предложение Гитлера уйти в отставку из-за болезни сердца. На посту начальника штаба Гудериана сменил Ганс Кребс. Кребс долгое время был военным атташе в Москве. Способный, но поденщик по натуре, «гладкий приспособленец», по выражению Шпеера, угодник Гитлера и близкий друг Бормана, он исповедовал фундаментальный национал-социализм, и последним его действием как эмиссара издыхающего нацизма станет поездка к его бывшим русским друзьям.
Тогда, 20 апреля, в этот подземный бункер пришли обычные и не совсем обычные визитеры, чтобы принести свои по большей части неискренние поздравления по случаю дня рождения фюрера. Начиная с полудня гости приходили и уходили, а весь день был занят приемами, речами и совещаниями. Несмотря на катастрофическое положение, все гости отметили, что фюрер выглядит очень уверенно. Он все еще верил, что у стен Берлина русские потерпят свое самое сокрушительное поражение. В саду канцелярии Гитлер принял делегацию мальчиков из гитлерюгенда, которых привел Артур Аксман, и в присутствии Гиммлера, Геринга и Геббельса (в саду не было взрослых солдат, чтобы они не затмили юных воинов) поблагодарил их, вручив награды за их подвиги в этой последней, решающей битве. После этого Гитлер удалился в маленький конференц-зал, где по очереди принял Дёница, Кейтеля и Йодля. Остальные выстроились в центральном проходе, и Гитлер, подходя к ним по очереди, пожимал руки и поговорил с каждым. С Кейтелем он был особенно любезен. «Я никогда вас не забуду, – сказал он. – Я никогда не забуду, что это вы спасли меня после покушения и что это вы помогли мне выбраться из Растенбурга
[147]. Это было правильное решение и правильное действие для того момента». Среди прочих гостей на этой последней церемонии присутствовали Борман, Риббентроп и Шпеер.
После приемов началось совещание. Главный вопрос, который на нем обсуждали, касался непосредственной угрозы географической целостности рейха. Через несколько дней, а возможно, и часов последний путь на юг будет перерезан. Перенесет или не перенесет Гитлер свою ставку на юг, куда уже переехали или переезжают все штабы и министерства? Советники были единодушны в том, что кольцо русских армий вокруг Берлина неминуемо скоро сомкнется. Если Берлин окажется в окружении, то вырваться из него будет невозможно. Единственная альтернатива – немедленно уезжать в Оберзальцберг, пока дорога туда открыта. Другого случая уже не будет. Геринг и Кейтель, Гиммлер и Борман, Геббельс, Кребс и Бургдорф – все убеждали Гитлера покинуть обреченный город, но Гитлер не отвечал ни да ни нет. Самое большее, что он мог сделать, – это выполнить решения, принятые десять дней назад на случай возникновения сложившейся теперь ситуации. Тогда было решено, что если союзники перережут территорию рейха пополам, то в двух отделенных друг от друга областях будут созданы два независимых командования. На севере командование будет поручено гроссадмиралу Дёницу, на юге – фельдмаршалу Кессельрингу, если Гитлер не переведет свою ставку на один из этих двух театров. Гитлер 20 апреля принял решение возложить командование всеми вооруженными силами Германии на севере на Дёница, но относительно южного театра военных действий решение пока не было принято. Дело было не в том, что Гитлер не доверял Кессельрингу или знал правду, – даже его любимый фельдмаршал простился со всеми надеждами и вел на юге переговоры о безоговорочной капитуляции
[148]. Гитлер просто еще не определился со своими дальнейшими действиями. Рано или поздно он примет решение или, как он предпочитал выражаться, оставит это решение на волю провидения. Для Гитлера нерешительность, в отличие от Гиммлера, не была характерным состоянием души; колебания предшествовали принятию решения. Если решение было принято, никто не мог переубедить Гитлера, так же как никто не мог заставить его поторопиться с его принятием. Никто пока не мог сказать, какое именно решение примет Гитлер. После окончания совещания Борман заверил своих секретарей, что через день, от силы два, Гитлер и остатки его штаба покинут Берлин. Правда, полковник Николаус фон Белов, военно-воздушный адъютант Гитлера, проработавший с ним восемь лет, был убежден, что Гитлер теперь ни за что не покинет столицу рейха.
