Теперь, после многих лет неопределенности, положение Евы Браун перестало наконец быть двусмысленным. Когда на следующий день, один из слуг, обмолвившись, назвал ее не «Ева Браун», а «уважаемая фрейлейн», она смогла наконец сказать: «Можете без опаски называть меня фрау Гитлер»
[213].
Причины, побудившие Гитлера к этому шагу, неизвестны, но их можно угадать, не боясь сильно ошибиться. Совершенно понятно желание Евы Браун выйти замуж. Она уже давно была недовольна своим неопределенным положением при дворе фюрера и была бы рада приветствовать такое решение Гитлера, если бы он был готов его принять. Но Гитлер не желал брака. Вероятно, он стремился избежать обвинений в низменных плотских интересах, а эти обвинения были неизбежны, если бы он обзавелся женой или любовницей. В самом конце он вообще не хотел ее видеть, и, когда Ева Браун 15 апреля неожиданно появилась в имперской канцелярии, Гитлер попытался – хотя и безуспешно – отослать ее назад. Оставшись, она верностью заслужила свою награду. Гитлер однажды сказал, что только она одна останется верной ему до конца, и Ева Браун оправдала эти надежды. Когда все другие отрекались от Гитлера и покидали его, преданность Евы Браун становилась все более заметной, все более осознанной. В разговоре со своими адъютантами Гитлер противопоставил верность Евы Браун предательству Геринга и Гиммлера, которым он когда-то безраздельно доверял
[214]. Такая безусловная преданность требует безусловного же вознаграждения. Было ясно, какого вознаграждения добивалась Ева Браун – она добивалась статуса, который выделил бы ее среди остальных женщин гитлеровского двора и наделил бы ее честью на равных участвовать в ритуальном самоубийстве фюрера. Удовлетворить это требование было теперь легко. В эти последние часы уже были невозможны никакие кривотолки, и Гитлер решился на брак.
Между тем в промежутках между задушевными беседами Гитлер не забывал и о деле, которое занимало его в течение всей этой бессонной ночи. Он вызвал секретаршу, фрау Юнге, и продиктовал два документа: личное и политическое завещания – воззвание к потомству и основания нацистского мифа.
Именно эти цели делают эти документы чрезвычайно интересными, ибо в этой последней рекламе нацистского движения, составленной в форме величественного прощания с миром и напутствия грядущим поколениям, мы не находим ничего, кроме пустой трескотни, нигилистических призывов, бесцельного милитаризма, апологии разрушительной революции, уверений в невинности и обвинений всех и вся в неудачах.
Политическое завещание состоит из двух частей – общей и частной. «Неверно, что я или кто-либо еще в Германии хотели в 1939 году войны. Ее хотели и спровоцировали те международные политиканы, которые либо сами были евреями, либо действовали в еврейских интересах. После всех предпринятых мною усилий по разоружению потомки не смогут обвинить меня в развязывании войны…» Отвлекаясь от этого завещания, он возвращается к Mein Kampf, от эпитафии к перспективам нацистской партии, от отказа от ответственности за поражение к обещанию славной победы. Затем следует крик отчаяния. «После шестилетней войны, которая, несмотря на все неудачи, войдет в историю как самое славное и героическое проявление воли народа к жизни, я не могу бросить на произвол судьбы город, являющийся столицей этого государства. Наши силы малы для того, чтобы сдержать наступление врага, и, так как наше сопротивление, в конце концов, истощится под ударами этих слепых автоматов, я желаю разделить судьбу миллионов, уже погибших в этой войне, и останусь в городе. Далее, я не желаю попасть в руки врагов, которым потребуется новый спектакль, поставленный евреями для отвлечения истерических масс. Поэтому я решил остаться в Берлине, и добровольно приму смерть, как только станет ясно, что резиденцию фюрера и канцлера уже не удастся удержать…» Затем, после прощания с силами, на которые опиралась нацистская партия, следует упрек в сторону сил, которые Гитлер считает ответственными за поражение: «Пусть в будущем делом чести офицеров германской армии, как это уже стало для офицеров военно-морского флота, будет понимание того, что сдача территории страны противнику недопустима, и командиры должны являть собой блистательный пример самоотверженности, сражаясь до последнего вздоха и до конца исполняя свой долг». Во время Первой мировой войны Гитлер был солдатом, и, когда война была проиграна, он обвинил в этом поражении политиков, предавших солдат. В те дни он не мог найти подходящих слов для восхваления германского Генерального штаба. «Организация и руководство германских вооруженных сил были самыми лучшими из всех, какие когда-либо видел мир». Во время Второй мировой войны Гитлер был политиком; когда война была проиграна, он обвинил в этом поражении солдат, которые предали политиков, а они все вместе предали его самого.
После обобщений следуют частности. Вторая часть политического завещания, так же как и первая, характерна изобилием негативных упреков и почти полным отсутствием положительных высказываний. «Перед моей смертью, – начинает Гитлер вторую часть, – я исключаю из партии бывшего рейхсмаршала Германа Геринга и лишаю его всех прав, коими он был наделен декретом от 29 июня 1941 года, а также моей речью в рейхстаге 1 сентября 1939 года. Вместо Геринга я назначаю гроссадмирала Дёница рейхспрезидентом и Верховным главнокомандующим вооруженными силами».
Теперь стало ясно, какой вопрос решался за закрытыми дверями кабинета Гитлера в бункере после того, как было получено известие об измене Гиммлера. Был наконец решен вопрос о передаче власти. Гитлера предали все: политики, армия и СС. Оставалась одна надежда – верный моряк. Военно-морской флот – пусть даже его операции были не столь зрелищными – был всегда на сто процентов нацистским. «Пусть в будущем делом чести офицеров германской армии, как это уже стало для офицеров военно-морского флота…» В этой фразе Гитлер нашел решение проблемы, которая до того момента казалась неразрешимой.
Следующий абзац по своей форме напоминает предыдущий. Он касается других высокопоставленных предателей. «Перед моей смертью я исключаю из партии и лишаю всех должностей бывшего рейхсфюрера СС и рейхсминистра внутренних дел Генриха Гиммлера. Вместо него я назначаю рейхсфюрером и шефом германской полиции гаулейтера Карла Ханке, а рейхсминистром внутренних дел – гаулейтера Пауля Гислера».
«Геринг и Гиммлер проведенными без моего ведома или одобрения переговорами с врагом, а также незаконными попытками захватить власть в государстве (не говоря уже об их измене лично мне), нанесли непоправимый ущерб всей стране и ее народу».
Сместив с постов предателей и назначив себе и им преемников, Гитлер затем продиктовал состав будущего правительства. «Для того чтобы немецкий народ мог иметь правительство честных людей, которые всеми средствами продолжат войну», Гитлер узурпировал права своего преемника и назначил девятнадцать министров. Помимо Дёница, который должен был стать рейхспрезидентом, Верховным главнокомандующим вооруженными силами, военным министром и командующим военно-морским флотом, в правительство были назначены и другие, весьма колоритные фигуры: Геббельс – как рейхсканцлер, Борман – как заместитель по партии и Зейсс-Инкварт, австрийский квислинг и угнетатель Голландии, – как министр иностранных дел. Таким образом, Риббентроп, этот второй Бисмарк, был наконец отстранен от должности, которую он так долго и так бездарно отправлял. Обойденным оказался и Альберт Шпеер. На посту министра вооружений его сменил его заместитель Заур. В конце была явлена некая милость к заблудшему Вениамину гитлеровского двора; его отступничество не было оглашено, и смещен он был без гнева, но с болью. Генерал-фельдмаршал Шернер, чья до сих пор не разгромленная армия обороняла Богемию, был назначен командующим сухопутными силами. Из всего прежнего правительства в новое перешел только один человек – министр финансов граф Шверин фон Крозиг. В годину этого страшного кризиса он мог вслед за аббатом Сийесом сказать: «J’ai survécu»
[215].
