В постскриптуме было сказано: «Фюрер жив и руководит обороной Берлина». Эти слова, в которых нет и намека на приближение конца – и, более того, есть его отрицание, – позволяют предположить, что Борман даже в этот момент отказывался признать, что его власть скоро кончится, или будет зависеть от другого, менее предсказуемого источника.
Позже, в то же утро, началась повседневная работа. Как обычно, в бункер пришли генералы со своими военными донесениями. Бригаденфюрер Монке, комендант канцелярии, доложил о некотором улучшении обстановки – немцам удалось выбить русских из Силезского вокзала. В остальном обстановка осталась прежней. К полудню ситуация снова ухудшилась. Русские захватили туннель подземки у станции «Фридрихштрассе». Туннель у «Фоссштрассе» был захвачен частично. Был потерян весь район Тиргартена. Русские вплотную подошли к Потсдамерплац и к Вейдендамскому мосту через Шпрее. Гитлер воспринял эти сообщения без всяких эмоций. Около двух часов ему подали обед. Евы Браун с ним не было. Очевидно, она не была голодна или ела в одиночестве у себя в комнате. Гитлер, как всегда, в отсутствие Евы Браун обедал в обществе двух секретарш и поварихи. Разговор был вполне обычным. Гитлер был спокоен и не говорил о своих намерениях. Тем не менее все приготовления к последней церемонии были уже окончены.
Утром охране было приказано запастись дневными пайками, так как в течение дня им будет запрещено выходить в коридор бункера. В обед адъютант Гитлера штурмбаннфюрер Гюнше приказал личному шоферу Гитлера штурмбаннфюреру Эриху Кемпке доставить в сад имперской канцелярии 200 литров бензина. Кемпка возразил, что ему будет трудно найти так много бензина, но ему сказали, что бензин должен быть найден. В конце концов Кемпке удалось найти 180 литров и послать их в имперскую канцелярию. Солдаты принесли их в сад в пятнадцатилитровых канистрах и поставили у аварийного выхода из бункера. Один из полицейских охранников потребовал объяснений. Ему сказали, что бензин нужен для вентиляционной установки. Охранники ответили, чтобы их не считали идиотами, – вентиляционная установка работает на дизельном топливе. В этот момент появился камердинер Гитлера Хайнц Линге. Он успокоил охрану, пресек начавшийся конфликт и распустил людей. Вскоре всю охрану, за исключением часовых, удалили из имперской канцелярии и велели в течение дня не появляться в ней. На церемонии не должно было быть лишних свидетелей.
Тем временем Гитлер покончил с обедом и отпустил женщин. Какое-то время он в одиночестве сидел за столом, а потом вышел из апартаментов в сопровождении Евы Браун, и повторилась сцена прощания, в которой участвовали Борман, Геббельс, Бургдорф, Кребс, Хевель, Науман, Фосс, Раттенхубер, Хёгль, Гюнше, Линге и четыре женщины – фрау Кристиан, фрау Юнге, фрейлейн Крюгер и фрейлейн Манциали. Магды Геббельс не было. Она сильно переживала из-за скорой смерти детей и целый день провела с ними в их комнате. Гитлер и Ева Браун пожали всем руки и вернулись в свои апартаменты. Остались лишь высокопоставленные особы и те, кто должен был закончить церемонию. Эти люди ждали вызова в проходе. Всех остальных распустили. Потом раздался один выстрел. Через некоторое время офицеры вошли в апартаменты. Гитлер лежал на диване, пропитанном кровью. Он выстрелил из пистолета себе в рот. Ева Браун находилась рядом с Гитлером на диване, тоже мертвая. Рядом с ней лежал пистолет, но она им не воспользовалась, а приняла яд. Все это произошло в половине четвертого пополудни
[228].
Вскоре после этого в бункер прибыл Артур Аксман, руководитель молодежной организации гитлерюгенд. Он опоздал на прощальную церемонию, но его впустили в апартаменты Гитлера посмотреть на покойников. Он осмотрел их и несколько минут пробыл в комнате, разговаривая с Геббельсом. Потом Геббельс ушел, а Аксман еще какое-то время пробыл в комнате с трупами. В это время в саду имперской канцелярии шли последние приготовления к погребению по обряду викингов.
Отправив бензин в сад, Кемпка пришел в бункер по подземному ходу, соединявшему его квартиру на улице Германа Геринга со зданием имперской канцелярии. Гюнше приветствовал его словами: «Шеф мертв»
[229]. В этот момент двери гитлеровских апартаментов открылись, и Кемпка стал свидетелем и участником погребения.
Пока Аксман предавался созерцанию трупов, двое эсэсовцев – один из них Линге – вошли в комнату. Они завернули труп Гитлера в одеяло, прикрыв окровавленную расколотую голову, и вынесли его в проход, где все присутствующие сразу опознали фюрера по его черным брюкам. Два других эсэсовских офицера подняли тело по четырем маршам лестницы к аварийному выходу, а оттуда в сад. После этого в комнату вошел Борман и поднял на руки тело Евы Браун. Ее смерть была чище, и не потребовалось одеяло, чтобы прикрывать раны. Борман вынес тело в проход и передал его Кемпке, который поднес его к подножию лестницы. Там труп взял Гюнше и передал его третьему эсэсовскому офицеру, который вынес труп в сад. Из предосторожности, чтобы избежать появления незваных свидетелей, спешно заперли вторую дверь бункера, ведущую в имперскую канцелярию, и некоторые выходы из бункера в сад.
К несчастью, самые тщательные предосторожности зачастую оказываются напрасными; прямым результатом этих предосторожностей явилось то, что двое случайных людей стали невольными свидетелями сцены, которую от них хотели скрыть. Один из этих свидетелей был сотрудник полицейской охраны, некий Эрих Мансфельд, дежуривший на бетонной вышке, стоявшей возле угла бункера. Сквозь пелену дыма он заметил какую-то странную возню у входа в бункер, хлопанье закрывающихся дверей и решил узнать, в чем дело. Спустившись по винтовой лестнице с вышки, он подошел к аварийному выходу из бункера, посмотреть, что там творится. На крыльце он столкнулся с выходящей из бункера похоронной процессией. Первыми шли два эсэсовских офицера, несшие завернутый в одеяло труп в черных брюках, торчавших наружу. За ними шел еще один эсэсовец, неся на руках неприкрытый труп Евы Браун. За ними следовали плакальщики – Борман, Бургдорф, Геббельс, Гюнше, Линге и Кемпка. Гюнше громким голосом велел Мансфельду убираться прочь, и тот, успев увидеть запретную, но интригующую сцену, снова поднялся на вышку
[230].
После этой заминки ритуал был продолжен. Оба трупа положили рядом в нескольких метрах от крыльца и обильно полили бензином из канистры. Продолжавшийся русский обстрел сделал сцену поистине апокалипсической и очень опасной. Плакальщики решили, от греха подальше, укрыться на крыльце. Потом Гюнше окунул тряпку в бензин, поджег ее и бросил на трупы, которые тотчас скрылись из вида в море огня. Присутствующие вытянулись в струнку и отсалютовали своему фюреру, а после этого спустились в бункер, где разошлись по своим комнатам. Гюнше рассказал о церемонии тем, кто ее не видел. Он говорил, что сожжение тела Гитлера было самым страшным переживанием в его жизни
[231].
