Недовольство императором Александром имело место в русском обществе и прежде. Но на этот раз оно было много серьезнее. Оно шло далее обыкновенного недовольства человеком, превращаясь в разочарование в самодержавной власти вообще, в неверие в ее способность преобразить Россию, установить конституционное правление с соответствующими политическими свободами. И самое главное — неверие выливалось в действие.
В 1816 году в России возникли первые тайные дворянские общества («Орден русских рыцарей» и «Союз спасения»), ставившие своей целью замену самодержавия конституционной монархией. Спустя два года общества эти распались. Возникший вместо них «Союз благоденствия» был также проникнут стремлением к замене самодержавия представительной формой правления, которая мыслилась, правда, не в качестве первичного революционного действия, но как завершающий акт, должный последовать после серии разного рода реформ.
В январе 1821 года «Союз благоденствия» по разным причинам и, в частности, вследствие пересмотра его участниками своих идейных позиций, а также по конспиративным соображениям самораспустился. Вместо него возникло два новых тайных общества — Южное и Северное, в которых стало преобладать стремление установить новый политический строй посредством революции. Первое из революционных обществ оформилось в марте 1821 года, то есть именно тогда, когда вновь появился в Петербурге человек, имя которого было в России символом официальной, правительственной политики реформ.
* * *
Выехав из Тобольска 8 февраля 1821 года, Сперанский уже через три дня был в Екатеринбурге, еще через четыре — в Перми, 17 февраля он прибыл в Казань, 19-го въехал в Симбирск, 25 февраля приехал в Пензу. Отдохнув здесь до 6 марта, Михайло Михайлович поехал в Тарханы — навестить сестру своего друга А. А. Столыпина. Для этого ему пришлось сделать немалый крюк. 7 марта Сперанский гостил в имении Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Шестилетний Миша Лермонтов, неоднократно слышавший в разговорах взрослых имя этого человека, не отрываясь смотрел на него[1].
11 марта Сперанский прибыл в Рязань. Здесь ему встретился А. Д. Балашов, который занимал в то время должность генерал-губернатора округа, состоявшего из Воронежской, Орловской, Рязанской, Тамбовской и Тульской губерний. В разговоре со Сперанским Александр Дмитриевич вспомнил о событиях, приведших к высылке того из столицы в 1812 году. Свое участие в интриге против государственного секретаря Балашов, естественно, скрыл: из его слов выходило, что главным интриганом был Армфельдт, который направлял свой удар не только против Сперанского, но и против министра финансов Гурьева, и против… самого Балашова, в то время министра полиции. Проискам Армфельдта Александр Дмитриевич приписывал отправление его государем в действующую армию. В два часа пополудни генерал-губернатор Балашов дал в честь прибывшего к нему сибирского генерал-губернатора торжественный обед, после которого Сперанский отправился в дальнейший путь.
12 марта Михайло Михайлович был в Коломне. 13-го — в Бронницах. Утром 14 марта достиг Москвы[2]. Остановился в доме своего пензенского приятеля Григория Даниловича Столыпина.
На пути в Санкт-Петербург Сперанский намеревался посетить также А. А. Аракчеева в его имении в селе Грузино. «Собираясь на сих днях оставить Сибирь, — сообщал он графу из Тобольска за два дня до отьезда оттуда, — я надеюсь к концу марта еще раз в жизни видеть Грузинскую пустыню и поклониться ее настоятелю всегда и везде равно много уважаемому». В ответном письме к Сперанскому от 2 марта 1821 года Аракчеев благодарил его за обещание посетить Грузинскую пустынь. «Сдержите свое обещание, — писал ему граф, — и уведомьте меня, когда вы предполагаете проезжать Новгород — я к тому времени приноровлю свой приезд в Грузино. Там мы приятно проведем несколько времени в искренней беседе. Вы тогда будете еще свободны от здешнего политического воздуха, а я спокойнее и свободнее приму уважаемого мною человека в любимом мною месте уединения». Свое письмо Аракчеев отправил в Москву гражданскому губернатору Г. Г. Спиридонову для вручения его Сперанскому, когда тот прибудет в город. Передавая сибирскому генерал-губернатору аракчеевское письмо, Григорий Григорьевич сообщил ему, что граф Аракчеев болен. Это означало отмену встречи с ним в Грузине. Поэтому после двухдневного пребывания в Москве Сперанский направился прямо в Санкт-Петербург.
Многие из его знакомых, которые жили в Москве, ожидали, что сибирский генерал-губернатор нанесет им свой визит, но так и не дождались. К их числу относился Д. П. Трощинский. Дмитрий Прокофьевич всерьез обиделся, узнав, что служивший когда-то под его началом сановник пренебрег им. 17 марта он писал Л. И. Голенищеву-Кутузову: «Позабыл, было, сказать вам, что Сибирский генерал-губернатор третьего дня сюда приехал, а сегодня, говорят, по утру уже отправился в Петербург. В такое краткое свое пребывание, видно, не успел или же не рассудил навестить меня, считая, может быть, несовместным с высоким званием его вспомнить о прежнем начальнике. Бог с ним! Я желаю ему всякого счастия и отнюдь не в претензии на его забвение. Сказывают, он так состарился, что его почти узнать нельзя».
Утром 18 марта Сперанский был в Твери. Ранним утром 20-го приехал в Новгород.
К полудню 21 марта 1821 года Михайло Михайлович добрался до Царского Села. Здесь он встретился после долгой разлуки с дочерью Елизаветой. «Какая встреча! Сколько горестей!» — записал он впоследствии в своем дневнике.
Прибыв в столицу вечером 21 марта[3], Михайло Михайлович остановился в одном из трактиров и ранним утром следующего дня отправил к Аракчееву записку с сообщением о своем приезде и с просьбой назвать час, в который граф сможет принять его. Алексей Андреевич назначил время сразу пополудни, и в первом часу Сперанский прибыл к нему для разговора.
Император Александр находился в те дни на международном конгрессе в Лайбахе[4]. 25 марта Аракчеев отправил туда с фельдъегерем письмо, в котором изложил содержание своего разговора со Сперанским.
«Г-н Сперанский приезжал в Петербург 21 числа после обеда к вечеру, — сообщал граф императору. — По утру 22-го числа рано прислал ко мне д. с. с. (действительного статского советника. — В. Т.) Цейера с объявлением о своем приезде и с просьбою назначить ему того же утра час, в который бы он мог приехать к первому ко мне. В первом часу, по назначению моему, он приезжал ко мне и между прочими разговорами делал мне следующие три вопроса, на кои просил утвердительнейше моего мнения:
1. Вопрос: Представляться ли мне во Дворец к императрицам?
Мой ответ: Вы приехали сюда Сибирским генерал-губернатором, а все генерал- и военные губернаторы обыкновенно в первое воскресенье представляются, следовательно, я не нахожу причины, дабы и Вы не должны были следовать сему всеобщему порядку.
2. Вопрос Сперанского: писать ли мне о приезде своем к Государю?
Мой ответ: Государь о приезде вашем будет извещен чрез обыкновенный рапорт Военного губернатора о всех приезжающих в столицу; но естьли вы рассудите и сами особым письмом донести Государю Императору о своем приезде, то сие еще никак не противно общему порядку вещей.
