Кроме того, информацию о принадлежности своего госсекретаря к революционному масонству самодержец мог иметь и от своей сестры Екатерины Павловны. Великая княгиня получила в 1811 году от графа Ростопчина специальную записку о революционных масонах-мартинистах, в которой перечислялись наиболее видные среди них лица (граф Разумовский, адмирал Мордвинов, князь Козловский, фельдмаршал Кутузов и др.) и говорилось, что «они все более или менее преданны Сперанскому, который, не придерживаясь в душе никакой секты, а может быть, и никакой религии, пользуется их услугами для направления дел и держит их в зависимости от себя». Своей целью эти люди, утверждал Ростопчин, поставили «произвести революцию, чтоб играть в ней видную роль, подобно негодяям, которые погубили Францию и поплатились собственною жизнью за возбужденные ими смуты». Сообщая императору Александру о том, что Сперанский является главой иллюминатов в России, министр полиции Балашов никоим образом не рисковал навлечь на себя обвинение в клевете — об этом широко говорили в Петербурге. Сардинский посланник в России граф Жозеф де Местр еще в декабре 1809 года послал своему королю следующее донесение: «Этот государственный секретарь, господин Сперанский — одно из случайных явлений, возможное только в этой стране. Он попович, т. е. самого низкого происхождения. Он умен, с головою, с познаниями и особенно хорошо знает свой язык, что здесь не очень обыкновенно. Мне однажды только удалось говорить с ним, и я заметил, что он последователь Канта. В доме обер-гофмаршала и особенно перед его женою он превозносит воспитание иезуитов, но в кабинете государя, я уверен, вместе со многими знающими положение дел, он следует предписаниям великой секты, стремящейся к уничтожению всякой верховной власти».
Спустя год в Сардинию из Петербурга было послано еще одно сообщение от Жозефа де Местра на эту же тему. «Что такое Сперанский? — писал сардинский посланник своему королю. — Это великий вопрос. Он человек умный, трудолюбивый, изящный писатель, в этом не может быть никакого сомнения; но он сын священника, то есть принадлежит к самому низшему разряду свободных состояний, из которого, естественно, выходят по преимуществу преобразователи. Он сопровождал императора в Эрфурт, там он беседовал с Талейраном, и некоторые думают, что он до сих пор переписывается с ним. Из всех его служебных действий видно, что он проникнут новыми идеями и особенно сочувствует конституционным установлениям. Он был ревностным покровителем Фесслера. Один из важных сановников, в откровенном разговоре, сказал мне: в последние два года я не узнаю императора, до такой степени он сделался философом! Это слово меня поразило. Не может быть никакого сомнения в том, что существует великая и страшная секта, которая издавна стремится ниспровергнуть все престолы, и для этой цели с адскою ловкостью она заставляет служить ей самих государей… Я уверяю вас, что моим глазам представляется здесь то же самое, что мы уже видели (во Франции в 1789–1794 годах. — В. Т.), то есть тайная сила, которая подрывает верховную власть и пользуется для этой цели ею самой как орудием. Устроена ли эта секта и составляет в полном смысле общество, которое имеет своих вождей и свои законы, или она заключается в естественном согласии множества людей, стремящихся к одной и той же цели, это для меня еще вопрос; но ее действия не подлежат никакому сомнению, хотя деятели и не вполне известны. Способность этой секты очаровывать правительства представляет собою одно из ужаснейших и чрезвычайных явлений, какие только видел мир».
В 1822 году, когда император Александр официально запретил масонские ложи в России и возложил на своих сановников-чиновников обязанность дать расписку об их неучастии в какой бы то ни было масонской организации, Сперанский исполнил данную обязанность, отослав Алексею Николаевичу Оленину, исправлявшему в то время должность государственного секретаря, следующую бумагу: «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне ее, не принадлежу и впредь принадлежать не буду. Сие объявление относится не только к настоящему, но и ко всему прошедшему времени со следующим изъятием: в 1810-м году, по случаю рассмотрения масонских дел в особо учрежденном от правительства комитете, коего я был членом, я был принят здесь, в Санкт-Петербурге, с ведома правительства, в масонские обряды под председательством известного доктора Фесслера в частной домашней ложе, которая ни имени, ни состава, ни учреждения, ложам свойственного, не имела. Посетив оную два раза, после того, так как и прежде, нигде ни в какой ложе, ни тайном обществе я не бывал и к оным не принадлежал. Тайный советник М. Сперанский. В Санкт-Петербурге 11 сентября 1822».
К тексту приведенного документа Михайло Михайлович приложил короткую записку для А. Н. Оленина, в которой писал: «Милостивый государь мой, Алексей Николаевич! Препровождая при сем к вашему превосходительству показание мое о том, что я не принадлежу ни к какой масонской ложе, ни к тайному обществу, считаю нужным сопроводить оное следующим изъяснением:
В 1810-м или 1811-м году повелено было дела масонские подвергнуть рассмотрению особого секретного комитета, в коем велено было и мне находиться. По случаю сего рассмотрения, дабы иметь о делах сих некоторое понятие, я вошел с ведома правительства в масонские обряды; для сего составлена была здесь в С[анкт]-Петербурге частная, домашняя ложа из малого числа лиц под председательством и по системе доктора Фесслера. Как целию моею в сем деле было одно познание масонских обрядов: то и счел я достаточным посетить сие собрание два раза, после чего как в сей, так и ни в какой ложе, ни тайном обществе я не бывал; да и самое собрание сие, не принадлежавшее к числу правильных и установленных лож, сколько мне известно, само собою прекратилось. С совершенным почтением честь имею быть вашего превосходительства покорнейший слуга М. Сперанский. В С.-Петербурге 7 сентября 1822»[1].
21 апреля 1826 года, в разгар следствия над декабристами, император Николай I издал распоряжение «истребовать по всему государству вновь обязательства от всех находящихся в службе и отставных чиновников и не служащих дворян» письменную расписку о своем участии или неучастии в любых тайных обществах, в том числе и масонских ложах. При этом всем указанным лицам было предписано ответить на вопросы специальной анкеты предельно откровенно. За сокрытие же требуемых сведений государь обещал подвергнуть «строжайшему наказанию как государственных преступников». Сперанский вынужден был дать еще одну расписку. «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что ни к какой масонской ложе и ни к какому обществу ни внутри Империи, ни вне ее не принадлежу и впредь принадлежать не буду. Тайный советник М. Сперанский», — говорилось в ней.
У нас нет никаких оснований полагать, что Сперанский лгал, сознательно преуменьшал степень собственного участия в масонстве. Напротив, существуют ясные доказательства того, что он не считал масонство сколько-нибудь серьезным движением. В 1818 году, когда в Петербурге вспыхнула очередная кампания охоты на «иллюминатов», Михайло Михайлович открыто смеялся над «охотниками». Самому близкому своему другу той поры А. А. Столыпину он писал: «Как мало еще просвещения в Петербурге! Из письма вашего я вижу, что там еще и ныне верят бытию мартинистов и иллюминатов. Старые бабьи сказки, коими можно пугать только детей».
