Раздав награды, его сиятельство обращался к остальным с объявлением: «Государь император поручил мне изъявить вам высочайшее его благоволение за вашу усердную службу». Затем он поздравлял всех получивших награды с монаршей милостью, и на этом церемония заканчивалась.
Десятилетия непрерывного интенсивного труда выработали в Аракчееве одно качество, с особой силой проявившееся в нем как раз в деле по устройству военных поселений, — основательность. Если Алексей Андреевич брался за что, то брался солидно, с размахом. Именно так — основательно, размашисто — устраивал граф военные поселения. Организацию их и деятельность он не пускал на самотек. В первые же годы сей великой эпопеи им было разработано не менее трех десятков разнообразных «положений», «правил» и «уставов», по которым должна была строиться жизнь военных поселян: их быт, работа, взаимоотношения с начальством и т. п. Помимо положений общего характера Аракчеев создал массу конкретных инструкций. Среди созданных им документов были положения о конских заводах и заводах крупного рогатого скота, о заемных капиталах и запасных магазинах, о паровом лесопильном заводе и пожарных инструментах. Было «Положение для парохода военных поселений, действующего двумя паровыми машинами, каждая противу 12½ лошадей», «Устав как должно прилагать о воинстве на ектениях при богослужении в церквах военного поселения». Первым крупным сочинением подобного рода стало «Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка, сделанное генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии графом Аракчеевым в селе Грузине на реке Волхове 1815 года 1 Генваря».
Выполняя поручение императора, Алексей Андреевич постарался на славу: предусмотрел в Положении такие детали быта военных поселян, которые другой наверняка упустил бы из виду. В каждую из тридцати девяти статей этого документа Алексей Андреевич вложил частицу своей души, так что если б потребовал вдруг от него Господь Бог, призывая к себе, показать духовный свой портрет, он мог бы, пожалуй, со спокойной совестью предъявить ему «Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка».
Первая статья его гласила: «Военный поселянин есть хозяин дома и земли, который должен быть непременно женатой и хорошего поведения; но чтобы отличить доброго и усердного хозяина от дурного и нерадивого, позволяется Баталионному Командиру о последних представлять ко мне с описанием его пороков для лишения нажитой им собственности и для выключки из военных поселян в дальние гарнизоны, дабы сие служило примерным наказанием и острасткою непекущихся для своего собственного прибытку».
Вторая статья декларировала, что все, данное военному поселянину от казны, как-то: скот, строение и вещи — «есть его собственность, служащая к единственной его пользе, после чего отвечает он начальству за все оное, и чтоб строения были в добром порядке и исправности; из чего и можно будет заключать о его для себя попечительности».
Последующие статьи рассматриваемого документа регулировали более мелкие, но не менее важные вопросы. «Солдатские дети, — устанавливала пятнадцатая статья, — остаются при родителях их и до 12 лет обучаются в ротах избранным унтер-офицером, а по прошествии сих лет уже в учрежденном при батальоне Военном отделении нанятым учителем или выбранным из батальона офицером; о чем сделано будет впредь постановление». Далее — в статье восемнадцатой — предписывалось соблюдать в домах военных поселян должную опрятность, чистоту и порядок. Смотреть за тем, как хозяева домов содержат помещения, препоручалось жившим в деревнях обер- и унтер-офицерам, для чего они должны были «почасту обходить и ревизовать дома и дворы военных поселян». В двадцатой статье требовалось: «Дрова и всякой для домашнего обихода лес и тому подобное иметь хозяйствам позади своих дворов, а не перед избами на улицах, которые должны быть чистыми, как для проезду, так и проходу, и дабы в случае пожара тем удобнее можно спасти селение от совершенного истребления».
В Положении предписывалось и то, как хранить солому и сено, как чистить трубы и в какие дни, где копать колодцы и строить мосты. Статья двадцать восьмая определяла внешний вид военного поселянина. Последняя же, тридцать девятая статья гласила: «Заблаговременно пред Богослужением читать воинским чинам при собрании рот военный артикул и сие положение, которое сверх того должно быть у всякого хозяина в доме и почасту ему читано, а ротный командир обязан содержание каждого пункта изъяснять людям, дабы совершенно его поняли и впечатлевали твердо в их собственности».
Все статьи рассматриваемого документа любопытны, каждая заслуживает того, чтобы на ней задержать внимание, но более всех, без сомнения, первые две. В них ярче всего отразилась натура автора этого документа. С одной стороны, военный поселянин объявлялся Аракчеевым «хозяином дома и земли», но с другой стороны, начальник — «батальонный командир» — мог представить его «дурным и нерадивым» и лишить таким образом «нажитой им собственности». С одной стороны, все имущество поселянина признавалось его «собственностью, служащей к единственной его пользе», но с другой — устанавливалось, что поселянин отвечает начальству за него «и чтоб строения были в добром порядке и исправности».
Граф не был оригинален в этих сентенциях, а следовал духу Петра I. В 1720 году известный русский предприниматель Никита Демидов, пользовавшийся покровительством царя Петра, построил на свои собственные деньги медеплавильный завод. В «привилегии», которую он при этом получил, говорилось: «И для того ему, Демидову, о том медном заводе повелеть трудитца и тщитца, и, как возможно, проискивать, что то родное дело у него произведено и умножено было с удовольствием; обнадежить ево, что оной завод не возметца у него, и у жены ево, и у детей, и у наследников, покамест они оной завод содержать будут в добром состоянии».
Образ мышления Аракчеева — традиционный для тех, кто со времен Петра I властвовал в России. Формула здесь проста: властитель — это отец и благодетель, а подвластные — неразумные дети, не знающие собственного блага и оттого требующие неустанной о себе заботы и опеки со стороны властей. Граф Аракчеев отличался от всех современных ему сановников прежде всего тем, что выступал наиболее последовательным выразителем такого мировоззрения в своей государственной деятельности. «Я знаю, что меня крепко бранят, — говаривал он, — но что же делать? Ведь дети всегда плачут, когда их моют».
Многим своим современникам Аракчеев представлялся человеком, действовавшим лишь по мотивам голой корысти, для того только, чтобы угодить государю да выказать свой зловредный характер, унизить и растоптать кого-то. Подобным же образом изображали его впоследствии историки. Спору нет: для молодого Аракчеева — «гатчинского капрала» — угождение императору во многом составляло цель служебной деятельности, главный ее движущий мотив. Но опытный и всемогущий вельможа, каковым стал граф Аракчеев в последние годы царствования Александра I, смотрел на свою деятельность не только как на средство угодить вышестоящему начальству — государю императору, но и как на нечто, имеющее великое общественное и даже историческое значение. Ф. П. Львов, служивший при Аракчееве адъютантом, в желании польстить графу восклицал иногда: «Батюшка ваше сиятельство! Вы единственный наш государственный человек. Берегите себя и подумайте, что будет с бедной Россией, ежели вы себя расстроите». И граф со слезами на глазах бросался к своему адъютанту и обнимал его, приговаривая: «Вот человек, который един меня понимает».
