Настроения офицеров, служивших при цесаревиче Павле, хорошо выразил Аракчеев, сказав годы спустя: «В Гатчине служба была тяжелая, но приятная, потому что усердие всегда было замечено, а знание дела и исправность отличены».
Алексей Андреевич имел все основания так говорить. До тех пор пока он не проявил себя «служакой», Павел относился к нему прохладно. Целый месяц со дня своего прибытия в резиденцию наследника престола Аракчеев интенсивно занимался с артиллеристами, ходил на разводы и вахтпарады, и за все это время Павел ни разу не похвалил его, а только внимательно к нему присматривался.
Правда, однажды, во время посещения проводившихся под руководством Аракчеева лабораторных работ цесаревич, ознакомившись с введенным им новым порядком размещения людей и последовательностью процедур, высказался: «Дельно!»
Лишь 8 октября, то есть спустя месяц и четыре дня с момента прибытия в Гатчину, Алексей удостоился наконец награды. В этот день производились стрельбы из орудий. И поручик Аракчеев стрелял настолько успешно, что Павел прямо в поле объявил ему, что он завоевал его благорасположение. К вечеру Аракчеев был назначен командиром артиллерийской роты и возведен в чин бомбардир-капитана, который соответствовал в тогдашней русской армии званию премьер-майора. Кроме того, Его Высочество объявил новому своему любимцу, что он отныне может без всякого специального приглашения бывать на его обеде.
Менее года спустя — 23 июля 1793 года — Аракчеев стал майором артиллерии и подполковником армии. Об этом радостном событии он уже на следующий день писал П. И. Мелиссино: «Я столько смел, что думаю и ласкаю себя надеждою, что моя преданность, усердность и почитание к вашему превосходительству вам известны, а продолжение оных за счастье буду почитать, если позволено будет им пребывать от вашего превосходительства до последнейшего конца моей жизни. Ибо с начала самого моей службы и до сего времени полученные мною благополучия есть источники ваших ко мне милостей и наставлений, то я и положил себе за правило, при всяком моем благополучии, уведомить вашего превосходительства, яко первого основателя моих благополучий. Вчерашнего числа
[70] Его Императорское Высочество, великий князь Павел Петрович изволил пожаловать меня артиллерии Майером, который чин объявя мне, изволил послать об оном к графу Николаю Ивановичу
[71] объявить ему свою волю. Сколько мне оное не лестно, но вторая его высокая милость меня утешает более оной: всем моим офицерам до последнего изволил пожаловать чины, проговаривая при оном, что оное изволит делать для меня. Донося оное вашему превосходительству, прошу Всевышнего, чтоб он продлил ваши лета, в которые, конечно, чрез ваши о воспитывающихся под вашим начальством старания, увеличится число счастливых. Я ж пребуду навсегда вашего высокопревосходительства, милостиваго государя, верным и покорным слугою. Алексей Аракчеев».
Алексей Андреевич был очень памятлив на причиненное ему зло, но не менее помнил и добро, когда-либо ему сделанное. И благодетелей своих чтил всю жизнь, воздвигая им памятники не только в душе своей, но и на земле…
За год, проведенный Аракчеевым в Гатчине, доверие Павла к нему заметно выросло. Так что именно ему Его Высочество поручил подобрать из выпускников Артиллерийского и Инженерного шляхетского кадетского корпуса офицеров для гатчинской артиллерии. Алексей Андреевич выбрал П. С. Апрелева, Л. С. Бреверна, П. М. Капцевича, Н. О. Котлубицкого. Все они впоследствии станут генералами и хорошими администраторами.
Благоволение Павла к расторопному и умному артиллерийскому офицеру выражалось в различных формах. Так, в 1795 году Его Высочество вручил Аракчееву учрежденную им для своих гатчинцев награду — орден Святой Анны на шпаге — «Анненскую шпагу». Вручил на следующих условиях, начертанных им собственноручно на приложенной к шпаге бумаге: «1) Аресту не подвержен. 2) Не теряет, иначе как по суду, чины и дворянство. 3) При смерти возвращается назад».
25 июня 1796 года у Павла родился третий сын — Николай. По этому случаю майор артиллерии Аракчеев был представлен цесаревичем к присвоению следующего чина — подполковника артиллерии и соответственно полковника армии. Данный чин мог быть присвоен только через посредство генерал-фельдцейхмейстера. Князь Платон Зубов, занимавший данную должность, получив представление на Аракчеева, решил поинтересоваться, какую должность занимает претендент на чин подполковника артиллерии. Узнав о запросе князя П. А. Зубова, Алексей Андреевич испугался — не дают ли ему с новым чином новое назначение и не хотят ли забрать его из Гатчины. Забеспокоился и Павел, который не хотел лишиться исполнительного и умного офицера. Он приказал Аракчееву срочно прибыть в Павловск, а сам отправился в Царское Село к матери-императрице. Утром 29 июня Алексей Андреевич прибыл в Павловск и сразу узнал о том, что произведен в новый чин. О новом же назначении никаких сообщений не было. Полдня провел он в волнении, пока наконец не получил собственноручную записку от Павла. «Зубов мне велел сказать, что ты именно у меня остаешься и о сем именно приказано куда следует. Вот и объяснение всего», — говорилось в ней.
Павел был настолько увлечен артиллерией, что малейшее нарушение какого-либо порядка в ней приводило его в неудовольствие, а то и просто в гнев. Не избежал промахов по службе и Аракчеев. 11 декабря 1794 года цесаревич разразился в его адрес следующей запиской: «Присланное вами, г. подполковник Аракчеев, сегодня с нарочным дело, будучи текущее, а сверх сего, по существу своему, и никакого исследования не заслуживающее, то и удивляюсь я, почему вы отправили с оным нарочного козака, а не дождались учрежденной в Гатчине почты, тем более, что окроме артиллерии, ничто под командою вашею не состоит, и для того остерегаться вам и вперед от подобных сему дел. Усмотря же из возвращаемого при сем произведенного над фурлейтом Егоровым следствия несоблюдение формы, ибо вам должно известно быть, что у нас название секунд- и пример-майоров не существует
[72], то и не могу, чтоб не дать вам знать о моем по сему удивлении, рекомендуя вам стараться о избежании и впредь таковых новостей».
Были во время службы Аракчеева в Гатчине и другие случаи, когда он вызывал к себе у Павла неудовольствие. Но оно если и возникало, то ненадолго. В этом была особенность Павлова сердца — быстро сменять гнев на милость. С другой стороны, на Аракчеева всякому его начальнику вообще трудно было гневаться сколь-нибудь продолжительное время.
Однажды — едва ли не в первый год службы в Гатчине — Аракчеев, будучи караульным офицером, допустил какой-то мелкий промах. Павел разгневался и обругал его последними словами. Бедный Алексей впал в состояние глубочайшего горя. И от чувства своей безвинности, от мысли, что навеки лишился милости наследника престола, самым что ни на есть настоящим образом зарыдал. Потрясенный горем до глубины души, он побежал искать утешения в церковь. В тот час она была уже пуста, лишь пономарь тушил в ней свечи. Влетев в церковный зал, Алексей бухнулся на колени и в полной тишине стал отчаянно молиться. Вдруг за спиной его послышались шаги со звуком шпор. От неожиданности он вскочил, вытер глаза от слез и обернулся: перед ним стоял цесаревич Павел.
