Летом 2000 года Константин Кириллович показал аракчеевские бумаги мне и не только позволил, но и помог снять с них копии. Надо ли говорить, как я благодарен ему за это!
В том же году некоторые выдержки из этих бумаг были опубликованы Д. Л. Подушковым на страницах альманаха «Удомельская старина» (№ 16), в 2001 году он опубликовал их в журнале «Русская провинция» (№ 4).
Благодаря Д. Л. Подушкову мне удалось познакомиться с результатами работы члена Русского генеалогического общества В. Б. Колокольцова. Он проживает ныне в Петербурге и в течение долгого времени буквально по крупицам собирает сведения о своих предках — дворянах Колокольцовых и о дворянских семьях, находившихся в родстве с ними. Род дворян Аракчеевых давно привлекает его внимание. Владимиру Борисовичу удалось уточнить и дополнить на основе материалов РГИА родословную А. А. Аракчеева, приведенную в «Русской родословной книге» князя А. Б. Лобанова-Ростовского (Том 1. Издание 2-е. СПб., 1895. С. 18–21, 422).
Много лет собирает материалы о жизни и деятельности графа Аракчеева Валентин Николаевич Папешин, проживающий в городе Чудово Новгородской области. По моей просьбе он прочитал книгу «Временщик» с пристрастием критика. Я благодарен ему за мудрые замечания и советы, оказавшиеся полезными при работе над новым вариантом книги об Аракчееве.
Одним из первых откликнулся на моего «Временщика» поэт Геннадий Викторович Иванов, живущий и работающий ныне в Москве. Он родом из Бежецкого района Тверской области и Аракчеева считает своим земляком (и не без основания). Своими статьями в газете «Литературная Россия» (1997. № 47. 21 ноября), в «Независимой газете» («Ех libris НГ». 1998. 21 мая) и в других периодических изданиях Геннадий Викторович способствовал тому, чтобы первая моя книга об Аракчееве стала известной как можно большему числу читателей. Он сделал публикуемые в настоящей книге фотографии села Курганы, в котором провел часть своего детства Алексей Аракчеев.
***
А. С. Пушкин сказал немало насмешливых и дурных слов о графе Аракчееве. Помимо широко известной ныне эпиграммы о нем:
Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он — друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести,
Бляди грошевый солдат
[4]
поэту приписывали также две маленькие эпиграммки:
1) «В столице он — капрал, в Чугуеве — Нерон:
Кинжала Зандова везде достоин он».
2) «Холоп — —!
Благодари свою судьбу:
Ты стоишь лавров Герострата
Иль смерти немца Коцебу…
………………………………………»
Следует, однако, заметить, что если подобные ругательства в адрес Аракчеева действительно выпалил Пушкин, то сделал он это в молодом еще возрасте — в пору, когда человеку вообще свойственны резкие, категоричные суждения о людях. Да и не знал он тогда Аракчеева, потому что если бы знал, то не сказал бы о нем: «Без ума, без чувств, без чести».
В 1834 году повзрослевший, посерьезневший поэт — отец семейства — по-другому будет оценивать графа Аракчеева. В беседе со Сперанским — 2 апреля — он назовет его «гением Зла». А это совсем не то же самое, что, скажем, «злой человек». Это даже и не «злой гений». К тому же Пушкин написал в своем дневнике слово «Зло» с большой буквы — следовательно, он подразумевал здесь не само по себе явление, а его символ. Представляя Аракчеева «гением Зла», Александр Сергеевич выражал тем самым лишь мысль о том, что этот человек — символ зла!
Менее месяца спустя поэт сообщал в письме к своей жене о смерти графа. «Аракчеев также умер, — замечал он и добавлял удивительную фразу: — Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться»
[5]. Удивительным в этой фразе было не столько выражение Пушкиным своего сожаления о смерти Аракчеева — оно вполне естественно: человек умер! Удивительны слова «свидеться и наговориться». Мрачный временщик, в которого поэт метал когда-то пропитанные ядом эпиграммы, стал годы спустя чем-то ему важен и дорог. Пушкин явно понял в Аракчееве нечто такое, чего ранее не понимал…
П. А. Вяземский писал на склоне своих лет
[6]: «Ясно и очевидно, что Аракчеев был не вполне тот, что мерещится нам в журнальных легендах, которые поются с такою охотою на удовольствие общественного суеверия». Но каким человеком был на самом деле Аракчеев? Можно ли нам, живущим через двести лет после него, воссоздать подлинный его образ?
Тело человека только оболочка для его духа, и, кто знает, может не постоянная, а временная, наподобие той, что имеет бабочка в пору, когда созревает для полета. Всего главнее в человеке дух. Его-то и возможно оживить спустя столетия. Особенно если человек оставляет после себя что-то — в письмах ли, записках, сочинениях или в памяти людской. Собрать это оставшееся воедино, соединить да окропить «живой водой» — и предстанет наяву душа жившего когда-то человека, пусть не во всей своей полноте, но всего лишь в очертаниях…
