В последние годы своего царствования императрица Екатерина II почти перестала заниматься делами государственного управления. Рассмотрение приходивших на ее имя докладов сановников о состоянии тех или иных частей администрации, различных просьб, жалоб, записок и т. п. она возложила на особо приближенных к Ее Величеству лиц. Естественно, что именно эти лица и принимали необходимые решения, которые императрица утверждала своей подписью.
Из дневника статс-секретаря Екатерины II А. В. Храповицкого
[83] видно, что с 1792 года одним из таких лиц был тогдашний фаворит императрицы и будущий убийца императора Павла П. А. Зубов. Именно через него шло производство в новые чины, назначения на должности. «Вот какое чрез Зубова вышло произвождение, — отмечает в своем дневнике в записи от 22 сентября 1792 года А. В. Храповицкий. — Камергеры и Действительные Статские Советники десятилетние пожалованы в Тайные Советники; их 10, да 9 Сенаторов, и вышло помещение в Губернаторы и Вице-Губернаторы». 1 января 1793 года Храповицкий записал: «Чрез Зубова вышли доклады Гвардейские, произвождение воинское и статское десятилетним, не свыше как в четвертый класс».
Многие доклады сановников по государственным делам месяцами, а то и годами лежали в кабинете императрицы Екатерины II нерассмотренными. По ним, соответственно, не принималось никаких решений. Если на 1 января 1790 года по общему собранию и департаментам Сената числилось 8283 нерешенных дела (за год решалось приблизительно девять-десять тысяч дел), то в конце 1796 года по Сенату имелось 14233 нерешенных дела. За этот период ровно наполовину — с 42021 до 63672 — возросло количество нерешенных дел по губерниям
[84]. Известный писатель, мемуарист и ученый-энциклопедист Андрей Тимофеевич Болотов отмечает в своих записках, что «небрежение господ сенаторов простиралось даже до невероятности и до того, что иные лет по пять сряду в Сенат не приезжали и не заглядывали в оный; а посему какова можно было ожидать успеха?». По его словам, в царствование Екатерины в обществе господствовало убеждение в том, «что нужно было только какому делу попасться в Сенат, как и пошло оно на бесконечные века…». Прусский посланник в Санкт-Петербурге генерал Гребен доносил своему королю сразу после восшествия на императорский престол Павла: «В двадцать последних лет предыдущего царствования всевозможные части управления приходят в упадок: правосудие, финансы, военное дело, одним словом, все отрасли управления направлялись так, что за границей невозможно даже составить себе представление об этом. Первым печальным последствием этого недостатка надзора явилось повсеместное нерадение со стороны всех должностных лиц к отправлению их обязанностей. Обширные и пространные помещения департаментов посещались лишь мышами и крысами. Чиновники, без всякого исключения, проводили дни в еде, попойках и игре, а ночи в самых грязных оргиях. Отсюда проистекало взяточничество в обширных размерах, безнаказанно господствовавшее во всех отраслях управления, военного и гражданского; отсюда же проистекали бесчисленные злоупотребления, которые, ввиду этой обстановки, нетрудно представить себе. Вот наименее преувеличенная картина России в момент восшествия на престол Павла I-го».
В плачевном состоянии находилась в конце екатерининского правления и прославленная своими победами русская армия. Финансовые средства, отпускавшиеся из государственной казны на содержание войск, разворовывались различными начальниками, а нередко расходовались впустую. В условиях отсутствия какого-либо надзора со стороны высших властей многие офицеры и генералы, вместо того чтобы находиться в полках и заниматься обучением солдат, развлекались в столице или отдыхали в своих имениях, исправно получая при этом полагавшееся им за службу жалованье. Армейские начальники доходили даже до того, что привлекали подчиненных им солдат на хозяйственные работы в своих имениях, оставляя боевые полки порой вообще без личного состава. Штабы, получившие в условиях анархии последних лет царствования Екатерины небывалую самостоятельность, сделались привлекательнейшим местом службы. Каждый влиятельный вельможа стремился пристроить своего отпрыска непременно в штабные офицеры, в связи с чем штабной персонал разрастался до небывалых размеров
[85].
В стадии разложения находились даже гвардейские полки. А. Т. Болотов следующим образом охарактеризовал в своих записках то их состояние, в котором они пребывали накануне восшествия на императорский престол Павла I: «Нельзя изобразить, в каком странном и удивительном положении была до сего гвардия, и коль многие злоупотребления во всем господствовали в высочайшей степени в оной. Ежели б все то изобразить, то составилась бы прелюбопытная картина для потомства; и потомки наши не только б стали удивляться, но едва ли б в состоянии были поверить, чтоб все то существовало в самом деле, и скорее могли бы подумать, что то выдуманная баснь и совершенная небывальщина; ибо что касается до самых рядовых, то они, живучи толь многие десятки лет неподвижно на одном месте и неся единое только почти звание службы и отправляя единые только караулы, совсем изнежились и так избаловались, что с трудом можно было с ними ладить…»
[86] Любая попытка изменить такой образ службы, привести гвардию в сносный порядок неизбежно вызывала недовольство в ее среде. А между тем, как показывала русская история XVIII века, гвардия была силой, способной произвести государственный переворот. Ш. Массон
[87] сообщает в своих записках, что гвардейские полки, находившиеся под начальством родовитейшей знати империи, «страшились» восшествия на императорский престол великого князя Павла и смотрели на его приход к власти как на конец своего существования. Павел даже не скрывал своего отвращения к ним, и величайшим оскорблением, к которому прибегал, разговаривая со своими офицерами и даже солдатами на маневрах в Гатчине и Павловском, были такие слова: «Ты не годишься никуда, кроме службы в гвардии».
