Часть первая
Глава 1
Дверь на кодовом замке, но рядом в бетонной стене глубоко
процарапаны три цифры. Для верности продублированы прямо на двери острием ножа.
В чуткий волчий нос шибануло запахом застоявшейся мочи. Пол мокрый, а под
стеной с почтовыми ящиками вообще широкая зловонная лужа.
Стены, как водится, в матюгах, телефонных номерах и кратких,
но выразительных мнениях жильцов младшего поколения друг о друге. Морщась, Мрак
ткнул пальцем в кнопку лифта. В невидимой шахте долго гремело, стонало,
грюкало. Из двух лифтов исправен один, прибыл не скоро, а когда распахнул
дверцы, Мрак шагнул как в темную пещеру. На ощупь отыскал нужную кнопку. Стены
лифта, ессно, изукрашены матом, славословиями в адрес «Спартака», засижены
прилепленными комочками жвачки, что создавало сюрреалистическую картину стен,
покрытых созревшими чирьями.
На двенадцатом он вышел прямо на сообщение: «Здесь живет
Аня. За десять баксов с аналом!», прошел по загроможденному старой мебелью и
разной дрянью коридору. Две обшарпанные двери, чутье подсказало, что лучше в
левую, мужчины всегда предпочитают налево, позвонил, выждал, позвонил снова.
Никто не ответил, он мощно бухнул кулаком. По ту сторону испуганно отозвалось
эхо.
Дверь отворилась, когда он собирался ударить ногой. Из
помещения пахнуло спертым воздухом, прокисшим супом, давно не мытыми телами. В
прихожей с металлическим звоном носятся крупные, как пули, зеленые мухи. Теперь
таких встретишь только в дальних селах на скотофермах.
В щель со злостью смотрела толстая неопрятная баба. Дверь не
отпускала, Мрак хмуро уставился на помятое лицо с багровыми пятнами. У бабы,
даже бабищи, воспаленные веки настолько распухли, что покрасневшие белки глаз
можно разглядеть только в щелочки.
— Чо? — спросила она сиплым пропитым голосом.
— Собутыльник?
— Ага, — ответил Мрак.
— Наливай!
Он дернул дверь, оттеснил хозяйку плечом. Баба спорить не
решилась, только бурчала за спиной, такого попробуй останови, он слышал ее
шлепающие шаги, словно следом шла вылезшая из воды гигантская утка. На кухне в
нос ударил уже знакомый кислый запах. Его передернуло от горы немытой посуды на
столе и в раковине. Проходя, с силой толкнул створки окна. Шпингалеты вылетели,
в помещение ворвался свежий воздух.
Струи воздуха сдвинулись только сейчас, ноздри уловили
знакомое, он пошел по запаху. В третьей комнате, самой дальней, на измятой
постели раскинулся одетый мужчина с красными всклокоченными волосами. В
ботинках, на подошвах присохшая глина. Брюки испачканы красным соусом, измятая
и грязная до безобразия рубашка в пятнах. Небритое опухшее лицо в таких же
синюшно-багровых пятнах, как и у бабы.
Мрак придвинул ногой стул и, не отрывая взгляда от страшного
испитого лица, сел. Под ногами загремели пустые бутылки. Запах спиртного стал
мощнее. Олег не шелохнулся, покрасневшие зеленые глаза бессмысленно смотрят в
потолок, лицо постарело, обрюзгло. Ага, это по-ученому называется депрессия.
Только не в пещере, не в поисках Истины, какие поиски с той толстой бабой,
здесь уже не поиски, а как бы все взад, наоборот. В смысле, отвернуться и
поскорее забыть, что нашел. Увы, похоже, в самом деле что-то такое нашел, что
забыть хочется, но память такая штука хитрая…
— Живой еще?
Олег даже не качнулся от могучего толчка. Мрак с недоумением
посмотрел на костяшки пальцев. Показалось, что ткнул чугунную статую.
— Ты что?..
— сказал Мрак зло.
— Хошь, нашатыря принесу? Или сразу ведро с
аммиаком?….. Я к тебе за помощью пришел, а тебя самого кто бы спас.
Олег наконец повернул голову в его сторону. Мрак содрогнулся.
Опухшая морда стала вдвое шире, щеки обвисли, нос сизый, а печальные глаза
волхва… надо признаться, в хорошие дни малость умные, сейчас тупые и сонные.
Олег раздвинул губы, из пересохшего горла выползло что-то
сиплое. Мрак прислушался, но волхв всего лишь пытался прочистить горло, словно
оно покрылось толстой коркой ржавчины.
— Мрак…
— донеслось хриплое, — Мрак… как мне хочется
обратно…
— Куда, — спросил Мрак обрадовано, умное чудо
заговорило, даже бить не пришлось, — в… ну, эту… фаллопиеву трубу?
— В привычный мир, — прошептал Олег.
— Где ничто не менялось. Снова замки, драконы,
принцессы, колдуны и эльфы… Ничего нового, все знакомо, привычно. Наперед
знаешь, где и как, кого чем, что и за что… И какой твой поступок верен, какой —
нет.
Мрак ногой придвинул стул, сел. Олег смотрел измученными
глазами.
— Да ты только спроси, — предложил Мрак.
— Я вот он!… Я те щас, как оракул, враз расскажу, за
какой такой поступок тебя в котел с кипящей смолой, а за какой — ангельские
крыльи… и, ессно, в суп.
— Мрак, какой ты злой. Мрак сказал сердито:
— А ты чо мелешь, чо мелешь? Африку, видишь ли, открыл!
Думаешь, мне не хотелось взад? Мне еще больше. Это тебя в том мире били,
клевали, лягали, бодали и кусали, а я там сам бил, клевал, бодал. А иногда и
топтал всласть. Правда, иногда и меня, но я — чаще. А здесь чаще — меня. Но
счастье чуем только от баланса в свою пользу, верно?… Однако ж мы здесь.
Значит, для чего-то мы есть? Во, почти в рыфму!
— Для чего?
— Кто у нас мудрый? Ты и ответь.
— Это бездна, — проговорил Олег дрогнувшим
голосом.
— Мрак, я боюсь туда заглядывать!… Один раз уже
заглянул, каждую ночь просыпаюсь с криком. Ни одна женщина меня не выносит…
— Еще бы, — согласился Мрак, — визг у тебя
что надо. Как-то я поросную свинью резал тупым ножом…
— Меня мучают кошмары, — объяснил Олег тускло.
— Когда напиваюсь, отходят малость. Ну, и то счастье…
— Ага, счастье. А куда боишься…
Олег с трудом подвигался, лег поудобнее. Было видно, что ему
трудно шевелиться, словно весит тонну. А то и не одну. А может, и весит. Хотя
вряд ли, кровати сейчас хлипкие.
— В истину, — сказал он хрипло.
— Я увидел мир таким, какой он есть. Помнишь, мы как-то
смеялись, что Пушкин, попади в наш мир, либо спился бы, как вот я, либо вовсе
покончил бы с собой. Мол, как вынести мир, где нельзя крепостных драть на
конюшне, а девок пользовать для подовых нужд, их, дур, не спрашивая?… Царя нет,
всякое быдло — тоже человек! Но до Пушкина рукой подать, ему в нашем мире было
бы легче, чем мне в том… который я увидел.
Голос прервался. Мрак опустил широкую ладонь на исхудавшее,
но твердое, как чугун, плечо. Голос его прогудел, могучий, густой, полный любви
и участия:
