Олег пил сок неспешно, тоже наблюдал за Мраком. Смотрел в
другую сторону, но наблюдал. С недавнего времени он мог прекрасно видеть и все
то, что за спиной. Мрак остался Мраком… Добротный, надежный, открытый. Стоит
посмотреть на особняк, да за сто верст любой скажет, что он принадлежит Мраку.
А обстановка? Широкая дубовая лестница, будто по ней по четверо в ряд
взад-вперед ходят слоны, массивный стол, за которым они сейчас, дубовые стулья,
их не всякий поднимет… Если зайти в комнаты, то голову наотрез, что везде
кровати сделаны на заказ, все из мореного дуба, мебель не допотопная, но
умеренно консервативная, тоже надежная, из тех, что живет века, переходит из
поколения в поколение, хранит инициалы прадедушки, когда тот был еще ребенком…
— Есть хочешь? — спросил Мрак внезапно.
— Давай, — безучастно ответил Олег.
Мрак посмотрел с подозрением, но взгляд Олега был совершенно
серьезным. Мрак двинул плечами. По его сигналу снова появилась Каролина, быстро
и проворно начала перетаскивать из кухни на широкий стол сперва жареное мясо,
потом горы винограда.
— Узнаешь? — спросил Мрак с хмурым
удовлетворением.
Олег не отвечал, он опустошал тарелки, как лесной пожар.
Мрак удивленно покачал головой, хотел спросить, куда же столько влезает,
вспомнил, как Олег поглощал в ресторане, смолчал, но, когда Олег, закончив с
мясом, принялся за фрукты, сказал с упреком:
— Ну и жрешь… Этот же виноград двести рублей за кило!…
А настоящий бурбон кто ж стаканами, как Петька с Василием Ивановичем? Ты б еще
из горла, дикарь!… На такую крокодилу не напасешься. В прошлый раз ты песок ел!
Хошь, песка принесу? У меня песка хоть анусом жри. И недорого: бутылка водки —
самосвал, бутылка водки — самосвал… Со стройки воровали…
Олег смел со стола все, к радостному ужасу обомлевшей
Каролины. И наконец, разохотившись, хотел было облизать тарелку, но задумался о
Высоком и попросту сгрыз ее, не заметив.
Мрак уважительно покачал головой. Сгрызть и он сможет, но
переварить…
— Рыба для костей, — сказал он, — яблоки для
крови, капуста для давления… или от давления, а фарфор для чего?
Олег медленно поднял голову. В зеленых глазах вспыхнул на
миг нещадный блеск, тут же погас, но Мрак некоторое время чувствовал себя так,
словно из яркого солнечного мира попал в полутемную комнату.
— Для меня, — ответил Олег.
— Для меня, Мрак. Мрак с холодком вдоль спины увидел
оскаленные зубы волхва, где клыки удлинились, острые, как ножи, зловеще
изогнулись, а потом, будто спохватившись, вернулись в прежнее, человеческое.
— Ты не понимаешь, — проговорил Олег глухо.
— Я всю жизнь — помнишь?…
— всю жизнь стремился видеть мир, какой он есть… но вот
теперь, когда в самом деле увидел, как страус прячу голову в песок!… Я убеждаю
себя, внушаю себе, что мир таков, каким его видишь… ты!
Он выплюнул последние слова, как оскорбление. Мрак поежился.
Мир вокруг него плотный, неподвижный, солидный. Если сильно топнуть ногой, то
скорее отобьешь подошву, чем провалишься через какие-то пустоты между атомами.
— Да ладно тебе, — сказал он.
— Гулять так гулять!… Доедай и виноград. Не осталось?
Жри и тарелку подвиноградную. Правда, четыреста гривен, подумать только! Куда
мир катится с такими ценами, но для друга чем не пожертвуешь?… Хотя, конечно,
если для тебя все равно, песок или жареную курицу, то я пошлю за песочком! И
совочек дам. Или тебе лопату?
Олег вздрогнул, слишком часто уходит в себя, спросил
непонимающе:
— Лопату? Зачем?
— А, — сказал Мрак понимающе, — она тебе без
надобности! Ты можешь сесть на песочек и есть, есть, есть… прямо тем местом…
Э-э-й, ты чего уставился… вот так?
Губы волхва с усилием раздвинулись.
— Я? — переспросил он.
— Я… ничего. Просто посмотрел.
— Нет, — сказал Мрак настойчиво, — что-то
случилось. У тебя такая морда, такая…
— Да все в порядке, — ответил Олег. Он был бледен,
губы подрагивали. Мрак заметил, что руки у него трясутся.
— Мрак, мне хреново.
— Может, водички?… Или сразу ампутацию?
— Да иди ты…
— Но что случилось?
— Да перестань дергаться. Просто страшно, Мрак.
— Я это слышу от тебя сто раз в день.
— Но мне в самом деле… Эх, почему не тебя пихнуть
впереди себя!
— На минное поле?
— Сам же говорил, что у тебя шкура толстая. Мрак, все
рассыпалось, нет ничего твердого, незыблемого. Все относительно, нет критериев,
нет ничего… Я просто посмотрел на тебя… в инфракрасном. Только и всего! Сам
понимаешь, я увидел совсем не то, что вижу обычным зрением. Но кто сказал, что
я раньше видел правильно?… А почему ты на самом деле не таков, каким я тебя
увидел сейчас?… Более того, я посмотрел в ультрафиолете, потом — в
рентгеновских лучах. Нет, вовсе не скелет увидел… хотя и скелет тоже. Очень
красиво, кстати. Вся эта розовая плоть вокруг костей, таинственный туман
хрящей, едва заметные нити нервов, схлопывающееся и раздувающееся, как жаба,
сердце, пена легких… Возможно, такой твой видок самый правильный. А я много
тысяч лет видел тебя… как видят какие-нибудь козы!
Мрак проворчал:
— Ладно, не хвастайся. Когда-нибудь и я тебя увижу…
иным. Тогда и посмеюсь.
— Увидь, Мрак, — сказал Олег серьезно.
— Пока не посмотришь на меня, на мир, на все вокруг
иначе… ты не перестанешь быть прикованным и скованным. А когда увидишь… то это
первый шаг к тому, чтобы протянуть руку и взять. А оно, на удивление, близко!…
Только мы всю жизнь даже не понимаем, на что смотреть.
Мрак пробурчал:
— Протянуть руку, а потом протянуть ноги?… Ладно, не
оправдывайся. Из тебя хреновый оправдыватель, а оправдывальщик и того круче.
Олег, а если бы понимали, тогда что? Вон все понимают, что Земля вокруг Солнца,
но всякий видит, что Земля — это неподвижная твердь, что она в центре всего на
свете, а крохотное Солнце встает из-за края неподвижной Земли и потом
опускается за другой край неподвижной и несдвигаемой! Это ты хотел провякать,
но только умными словесами, аки Баян вещий? Ты что-то стал повторяться, как
старая пластинка.
— Это, — сказал Олег. Он вздрогнул.
— Тебе — не знаю, но мне страшно представить… не
понять, а именно представить, что Земля вокруг Солнца, а не наоборот. А когда я
пытаюсь представить себя, из чего состою я сам, то, стыдно признаться, у меня
дважды темнело в глазах, а сердце останавливалось…
Мрак спросил с интересом:
— Тебе в самом деле все еще бывает стыдно… после всего
того, что натворил за эти годы? Или просто фигура речи?
