Олег ел рассеянно, больше пил, хмурился, внезапно со злостью
хлопнул ладонью по столу:
— Это достижения?… Фигня! Конечно, я на ушах ходил бы…
если бы не Тарх!… Но смешно думать, что можем его отыскать… вот такими.
— Какими?
Олег вызверился на него, как рассерженный волк из-за прутьев
железной решетки:
— Какие мы есть!… До Луны долетели, чуть не сдохли. А
Таргитай, как догадываешься, подальше.
Мрак вздохнул, с силой потер лоб.
— Намного дальше, — сказал он горько.
— Чего туда забрался, дурак!
— А природа вообще дура, — сказал Олег.
— Я боюсь даже вообразить, где он, что видит, что
творит, в чем участвует. Но, если хотим ему помочь, нужно… самое малое!…
добраться до нашего дурака.
Мрак сказал с неловкостью:
— Олег, не мне тебе вякать, как это сделать. Давай, ты
у нас умный. Если не придумаешь, то кто? Я могу только в зубы дать. Да и то,
теперь даже это прекрасное и нужное дело ты можешь лучше…
Олег покачал головой:
— Нет, Мрак, насчет дать в зубы тебе равных нет.
— Правда?
— Клянусь, — ответил Олег серьезно. Мрак чуточку
повеселел:
— Ну ладно, хоть что-то умею. Слушай, а что, если
попробовать рвануть… к Меркурию?
Олег присвистнул, спросил озадаченно:
— Почему к Меркурию?
— Я читал, что на нем от жара выветрились все
нежелательные элементы. Испарились, если по научному. Остались только солидные,
вроде редкоземельных, а еще есть вроде бы тритий, дейтерий, менделевий… если
ничо не путаю. Нам же надо заполнить бензобаки и еще пару канистр в придачу. Да
не пару, а сколько потащим! На Луну от меня долетел один голодный шкелетик… А
до Меркурия, как догадываюсь, чуть дальше. Подумать только — мельче Луны, а
почему-то дальше.
Олег взглянул остро, проговорил после осторожной паузы:
— Но сперва надо научиться его… потреблять.
— Учусь, — ответил Мрак. Он пошарил по столу
голодными глазами, но на блюдах жалобно белели разгрызенные кости. Он вздохнул,
горстями начал срывать крупные виноградины и совать в пасть.
— Учусь, ты же видишь…
Он не шутил, как решил подозрительный Олег. В самом деле
наловчился расщеплять, но пока только органику. Да и то не всю. Жареное мясо в
желудке сперва расщеплялось, как и положено, часть шла в плоть и кровь, но
часть он осторожно пытался расщеплять дальше, уже не в биологическом желудке, а
в желудке — атомном реакторе.
Казалось бы, проще расщеплять тяжелые металлы, но в сознание
с детства, да что там с детства, за все века и тысячелетия втемяшилось в плоть
и кровь, что металлы — это металлы, с ними можно что угодно, но их не едят.
Дейтерий или тритий — другое дело, никогда их не видел, предубеждения нет, а
уже начитался во всех источниках, что это самое ценное ядерное топливо.
— Хорошо, — сказал Олег наконец.
— Наедайся здесь вволю, я для тебя притащу обогащенного
урана…
Мрак хлопнул себя по лбу:
— Да что это я? У меня самого несколько ядерных бомб
припасено. Ты-то можешь подзаправляться от электрических линий в космосе…
— Если попадутся, — ответил Олег.
— И если я их различу. И если сумею. Тем более что они
совсем не электрические, а… и слова такого нет! Так что запас придется брать на
двоих. А это немало. Меркурий… гм, далековато.
Но в голосе его не было привычного страха, неуверенности,
явного желания пойти на попятную. Мрак смотрел с подозрением, пытался прощупать
его во всех диапазонах, но, странное дело, везде натыкался за абсолютную
черноту. Он уже умел генерировать мощные пучки гамма-лучей, сейчас сканировал
Олега с головы до ног, но везде все та же чернота.
Хуже того, не удавалось даже определить, из чего же кожа
Олега. Луч увязал сразу, не углубившись ни на миллиметр, ни на микрон или
миллимикрон, даже на глубину ангстрема не удавалось засадить луч… но и удалось
бы, что можно было бы узнать?
Перед ним сидел абсолютно темный человек, который поглощал
все виды излучения. Поглощал абсолютно. Мрак нарочито послал с отражением,
результат тряхнул его так, словно на мчащемся мотоцикле врезался в стену.
Олег спросил озабоченно:
— У тебя болит зуб?
— Какой зуб…
— Не знаю, — ответил Олег, — но я могу, могу…
Мрак положил на стол огромные кулаки и сказал громко:
— Я тоже могу. Ты мне скажи, что у тебя за шкура такая?
Олег улыбнулся краем рта:
— Ага, заметил?
Да, пусть считает это трусостью, хоть он называет
осторожностью и осмотрительностью, однако ночью тайком, тайком даже от Мрака,
побывал в одном институте, где соорудили высоковольтную лабораторию, с опаской
и удовольствием прошелся между гигантскими трансформаторами, где прячутся
молнии неимоверной мощи.
Он знал этот институт, сам когда-то дал ЦУ на постройку, а
теперь вот ночью, тайком, в полной темноте, как ворюга, взялся за ручку
трансформатора, на электронном табло сразу побежали цифры: 5… 10… 20… При
значении 30 киловольт засветился ионизированный воздух, Он тогда опасливо
оглянулся на окна, но защитные экраны опущены, сигнализация отключена, никто не
увидит, даже если дать вот так 40… 50… нет, можно сразу 100 киловольт…
Кожу слегка как будто начало пощипывать. Или это только
чудится? Между пластинами электродов, где он стоял, полыхала огромная ветвистая
молния, толщиной с бревно. Воздух шипел и трещал, сперва как будто в воду
уронили раскаленную добела наковальню, а потом уже был треск разламываемых
скал. Все помещение было залито ярким плазменным светом, трепещущим, но с такой
частотой, что вспышки почти сливались в ровный свет.
Ощущение, как будто по коже забегали крохотные лапки,
усилилось. Понятно, если бы он был сплошной глыбой металла, то еще на цифре 40
коротко бы щелкнуло, и в этой глыбе появилась бы сквозная пробоина с
оплавленным валиком на выходе.
Он с беспокойством посмотрел на залитые светом стены. Треск
электрических разрядов наверняка уже слышен снаружи. Пальцы пошли поворачивать
верньер быстрее, на табло сменялись зеленоватые цифры: 150… 200… 300… 400…
Молния расширилась до размеров его собственного тела, выпустила
жгутики, те обогнули и сомкнулись за его спиной. Коротко щелкнул
предохранитель, молния тотчас исчезла, в помещении стало темно и оглушающе
тихо.
Олег слышал только частые судорожные толчки сердца.
Испуганное, оно колотилось так же, как и тогда, много тысяч лет тому назад,
когда он вышел из крохотной деревушки, когда это сердце было таким
сла-а-а-абеньким, четырехкамерным, готовым замереть от любого сильного толчка.
