— Интеллект — светильник, а инстинкты — масло?
— Увы, так.
Мрак ворчал, хмурился. Олег с силой хлопнул ладонью по
столу. Зеленые глаза смотрели на свои пальцы с отвращением, словно это была
безобразная трехпалая лапа с зелеными перепонками. Мрак поднялся и заходил со
злостью по комнате. Олег следил за ним украдкой из-под приспущенных век.
— Ладно, — сказал Мрак со злостью.
— Ты прав, мне такое легче. Хотя я не знаю, как смогу
таскать свою задницу. Хоть твоя и шире — понятно, ты же умный, — но и моя…
гм… тяжеловата.
— Надо торопиться, Мрак.
— Я тебя когда-нибудь прибью, — пообещал Мрак.
— За что?
— За прописные истины.
В дверях кухни мелькнуло оранжевое платье, Ирма несла перед
собой, сильно откинувшись назад, огромный поднос. Мрак сказал сварливо:
— Ты чего такая ленивая? Там же есть столик на колесах.
— А вы стол изгрызете? — ответила Ирма весело, не
подозревая, что недалека от истины.
— Нет уж, начните с жареного гуся.
— Спасибо, — сказал Мрак.
— У-у-у-у, запах, с ума сойти можно!… А это что?
Куропатки? Такие мелкие?… А еще будут?
Ирма цвела, бледные щеки раскраснелись. Сейчас она ничем не
отличалась от Каролинки, такая же чистенькая, светлая, уже раскрывающаяся, как
бутон, для завтрашнего дня, а вчерашние страхи постепенно уходят, как бледнеют
и забываются кошмарные сны…
Когда вышла с пустым подносом, Олег сказал с облегчением:
— Я вижу, ты понимаешь проблему.
— Какую?
— Что надо оставаться человеком, — объяснил Олег.
— Несмотря на все наши способности, нам надо есть
человеческую еду, читать человеческие книги, жить человеческой жизнью.
Мрак с наслаждением разорвал гуся пополам. Пахнуло жарким
паром, Мрак ругнулся и отдернул пальцы. Из кратера в брюхе гуся бил одуряющий
аромат, сладкий сок потек по коричнево-оранжевой корочке. Мрак поспешно содрал
шкуру с лапы, захрустело, он сунул ее в пасть и замычал от наслаждения.
— М-м-м-м… Надо, Олег, надо!… Трудно вот такое есть, ты
прав, но надо… Ты воздержись, не мучайся, я тут управлюсь сам. Потружусь за
двоих. Приму муки, так сказать, за други своя…
Олег смотрел подозрительно, потом вздохнул с явным
облегчением:
— Я рад, что ты… держишься.
— Держусь, — заверил Мрак.
— Трудно, но — держусь. Жру эту вот человеческую еду,
глаза б ее не видели, живу человеческой жизнью… еще одну служанку взять, что
ли, чтоб с задницей — во!… Да нет, от шкафа еще шажок, такую… Только вот с
человеческими книгами будет трудно… гм… Я и раньше как-то больше в ящик
смотрел, чем буковки разбирал. По ящику клоуны, закачаешься!
Олег слушал его невнятное мычание, ибо Мрак с гусем
обращался, как падающий Тунгусский метеорит с сибирской тайгой. Олег слышал
треск, рык, Мрак рвал обжигающее пальцы мясо, поспешно слизывал текущий до
локтей сок, кости трещали под крепкими зубами, там костный мозг, морда оборотня
расплывается в таком неземном наслаждении, словно теорему Ферма решил.
— Я рад, — повторил Олег.
— Честно. У тебя не будет соблазна. По крайней мере,
соблазна такой мощи.
Он вздрогнул, побледнел, торопливо вытер испарину со лба.
Мрак удивился, пробурчал с набитым ртом:
— Что, в самом деле было… непросто?
— Я же говорю, — ответил Олег серым
голосом, — я в самом деле попробовал… Но, к счастью, не ринулся сразу…
— Ты осторожный, — похвалил Мрак.
— Да ладно, говори сразу — трусливый. Я не обижусь. Но
эта трусость меня берегла… Так вот я вчера еще разок попробовал отключать эти
самые ненужные руки-ноги, почки — печень… Зачем они такому орлу, как я?… И вот
тут меня… меня…
— Тряхнуло?
— Нет… хуже, Мрак, хуже. Намного хуже.
— Ого!
— Мрак, мне с каждым отключением становилось все больше
и больше все до лампочки. Понимаешь, эдакое холодное равнодушие. Еще немного, и
мне стало бы совсем без разницы: живу я или нет. И вот тут я испугался по-настоящему…
Он говорил, его трясло, а Мрак сочувствующе кивал. Да, Олег
испугался по-настоящему. Он всегда пугался по-настоящему, он всегда всего
пугался, из-за чего наперед придумывал, как всего избежать, как предостеречься,
как обезвредить все возможные ловушки, и потому ухитрился идти по жизни, почти
не прищемив пальчика. Ну, почти, почти… При их жизни это можно назвать «не
прищемив пальчика».
— И что теперь? — спросил он.
— Все по-старому? Ножками-ножками? Как в старое доброе
время? С секирой в руках?
Олег покачал головой. В зеленых глазах по-прежнему трепетал
огонек ужаса, но челюсти медленно сжались, под кожей выступили рифленые
желваки.
— Я всегда шел вперед, — прошептал он, —
стремился только вперед, в будущее… Жилы рвал, приближал, строил, ломал и снова
строил… И вот теперь отказаться?… Нет, Мрак, ты же меня знаешь. Я буду плакать
от страха, но поползу вперед. Весь буду трястись от ужаса, умолять вернуться,
но нечто во мне поползет, обламывая ногти, вперед… И я тоже поползу с этим
нечто.
Мрак, который от длинных речей быстро уставал, спросил
деловито:
— И что ты придумал? Олег сказал сердито:
— Вот так сразу? Ничего не придумал. Но раз уж человек
не есть его мозг, как пишут современные ученые, не есть его разум, то надо и
решение искать для всего тела. Понимаешь, мозг на самом деле — лишь мальчишка
на побегушках! А решает и командует все тело. Это все ошибка, когда в
криогенных камерах хранятся головы умерших. Мол, потом их оживят! А то и вовсе
приделают им либо металлические протезы, либо быстренько клонируют новые тела
из единственной клетки… Мозг один жить не сможет. Вообще-то сможет, как может
жить вынутая из организма печень, почка или отрезанная рука — уже и сейчас их
хранят так тысячами для пересадки, но мы-то говорим о другом?
Мрак тряхнул головой, он уже давно потерял нить рассуждений
Олега, переспросил:
— То есть человек думает не головой, а всем телом? Олег
огрызнулся:
— Не знаю, чем он думает! Но живет всем телом. Без
тела, увы, мозг жить не хочет. Ему, если хочешь, неинтересно. Наш разум — всего
лишь крохотнейшая функция. Крохотнейшая и, увы, неотделимая. Вернее,
невычленимая.
Мрак внимательно следил за его лицом. Сказал вопросительно:
— Пока что?
— Мрак, — ответил Олег сердито, — это такая
бездна, в которую я боюсь заглядывать! Лучше займусь чем-то попроще.
Мрак с трудом подавил усмешку. Совсем недавно Олега трясло,
как медведь грушу, когда он заглянул во Вселенную. Теперь это для него «что-то
попроще».
