Опять пауза. Эдак до вечера следователю мучиться… А Марьяна нахмурила лоб, курила, глядя в никуда. Ипсиланти понял, что она лихорадочно соображает, как ей быть. И вот по заметным изменениям в ее лице он догадался, что Марьяна придумала ответы. Ипсиланти приготовился услышать историю в стиле фэнтези, поэтому устроился поудобней на стуле, скрестил на груди руки. И услышал чудненькую историю:
– Не буду отпираться, раз вам известно… Я действительно уехала вместе с Радиком. Он довез меня до главной дороги, ведущей в аэропорт. Да, я хотела покинуть этот варварский город и эту варварскую страну. И если бы не долбаный гололед, хрен ты сейчас допрашивал бы меня. Ну вот. Высадил Радик меня на дороге, я поймала частника и приехала в… – Она подняла на следователя глаза. – Не веришь.
– Что за вопрос? Конечно, нет.
– Но это правда… – капризно надула губки она.
– Это ложь, – перебил Ипсиланти, слегка улыбаясь, и достал еще один пакет – с пистолетом внутри. – А это что?
– А ты не знаешь? Пистолет.
– Твой?
– Не мой, конечно. Да, вы нашли его у меня, ну и что?
– Из этого пистолета убит Елецкий. А нашли его у тебя в сумочке. Марьяночка, золотце мое самоварное, ты, видимо, не догоняешь, что тебя ждет. А чистосердечное признание…
– Ой, – недовольно махнула она рукой, – не трать красноречие, знаю, что скажешь.
– Извини, потрачу. Как ты объяснишь царапину на твоей щеке? Тихо, тихо, я сам расскажу, – упредил он ее ответ. – Елецкий привез тебе автоген, вы вскрыли сейф, а там лежало страшно много денег. Деньги имеют магическое свойство: перепрограммируют тех, кто их увидел в большом количестве, вызывают в человеке алчность, то есть ему хочется забрать их у того, кто деньги имеет. Радий, очевидно, решил отнять деньги у тебя, но ты же сама не отдашь, и он надумал тебя грохнуть, поэтому съехал с дороги, чтобы вас не увидели случайные свидетели. Произошла жестокая борьба, в результате он поцарапал тебя… наверное, хотел задушить. Так было дело?
– Не так! – гаркнула она.
– А как? – быстро среагировал следователь. Марьяна закатила глаза к потолку, показывая, как он надоел ей. – Ох, Марьяна, не ценишь ты моей доброты. Короче, подруга, можешь говорить все, что хочешь, за дачу ложных показаний тебя, конечно, не привлекут, срок тебе и так большой светит. И отдыхать тебе на нарах много-много лет. Выйдешь старая… некрасивая… злая и… бедная. Нищая выйдешь! – Ипсиланти знал, на что надавить.
– Слушай… – Марьяна вдруг подалась корпусом вперед и зашептала: – А вы там, рядом с Елецким, больше не находили трупов?
– А что, ты еще кого-то пришила? – задал встречный вопрос Георг. – Ну-ка, ну-ка, признавайся, Марьяна, куда дела второй труп?
– Правда, не было трупа? – почему-то радовалась она.
– Век воли не видать! – улыбнулся следователь. – Все, Марьяна, мне надоело, передаю дело в суд, там с тобой живо разберутся.
– Ладно, – огрызнулась она. – Расскажу…
– Но теперь под протокол. Будешь говорить?
– Да! – психанула она и всхлипнула.
Но Ипсиланти был не тот человек, которого трогают слезы. Марьяна мотнула головой, отбрасывая назад волосы, заодно и ненужный прием – слезы. Забросив ногу на ногу, она решительно произнес:
– Ну, пиши…
* * *
Тихий вечер с падающим снегом откладывал на душе самые приятные впечатления. Мятежный сидел в автомобиле, откинув голову на спинку и любовался неспешным полетом хлопьев. Сначала, падая на капот, они таяли, затем тот остыл, и хлопья оставались снегом, слились в одно целое, покрыв наконец железо девственно белым покрывалом. Еще не загорелись фонари, но голубые сумерки волшебно подсвечивали и без того прозрачный воздух, казалось, тьма никогда не придет. Хорошо…
Мятежный чувствовал себя маленькой частицей огромного пространства, где каждой песчинке определено место, только ему одному забыли его показать. Оттого Олегу Мятежному везде неуютно, везде не то, и жизнь потому катится не так. Он хотел бы найти свое место, хотел бы, чтобы каждый вечер был так же покоен и тих, как этот, и чтобы за спиной не стояла свора диких и кровожадных зверей, имеющих над ним власть. Он не знаком с такими вечными истинами, как любовь, счастье, а хотелось бы познакомиться, но при своем теперешнем положении он не имеет права на них. Он не знает цену дружбе – и это пронеслось мимо. Он сросся с чуждым ему миром, а сейчас стал чужим уже и среди своих. Он думал, что свобода стоит таких понятий: делаю, что хочу, иду, куда хочу, и тоже ошибся. Тело-то идет, а душа болит. Душа не принимает его окружения, его положения, его несвободы. И как же быть? А всего-то была одна ошибка.
Мятежный опустил подбородок на руль, тупо глядя на подъезды двенадцатиэтажного дома. Он не имеет права закрыть глаза, насладиться покоем, он должен все время смотреть, кто выходит из подъездов. А глаза не видят, вернее, видят снег, вечер, отблески желтых пятен на снегу – зажглись фонари.
– Ну, как тут? – спросил Калюжник, открыв дверцу и плюхнувшись на сиденье рядом.
– По нулям, – вяло отозвался Мятежный. – Вы не ошиблись? Этот дом?
– Ошибки нет, он здесь, – ежась после пробежки по холодной улице, произнес Калюжник. – Циклоп звонил по мобиле три раза. Знать бы еще, где эта сучка с пацаном прячется.
– Какая сучка? – вяло поинтересовался Мятежный.
– Не важно, – буркнул Калюжник, включая магнитолу.
Ритмичная и хаотичная музыка разрушила трепетное настроение Мятежного, он вспомнил о задании Ипсиланти, поэтому сделал вид, что обиделся:
– Не доверяешь мне?
– А кто ты такой, чтобы тебе доверять? – перебирая кассеты, пробубнил Калюжник. – Как показывает практика, сейчас сестре родной нельзя верить, не то что… Я и себе-то не всегда доверяю. Ладно, вот тебе жратва, а я пойду. Смена придет в одиннадцать.
– Постой, – выскочил за ним из машины Мятежный. Калюжник остановился, развернувшись вполоборота. Глаза его, обращенные на Олега, все больше щурились, словно въедались в лицо Мятежного. – Понимаешь… я ж давно у вас… а все на том же месте, с пацанами зелеными. Я разве не справляюсь?
– У нас у всех место одно, – с двойным смыслом, как показалось Мятежному, сказал Калюжник. – Повышения ждешь?
– Пойми, неудобно, когда пацанва с тобой как с равным. Ну, должно же быть какое-то различие между стариками и новичками?
– Должно, – согласился Калюжник без особой уверенности. – Будет дело, будет и повышение.
– А когда? – крикнул ему уже вслед Мятежный.
– Скоро, – не оборачиваясь, бросил тот.
Калюжник, отходя все дальше, скрипнул зубами от недовольства. Ну и народ… ну и дерьмо… Он имел в виду Мятежного. Хотя остальные не лучше. Как на заводе: место, повышение, квалификация, зарплата… Скоро будет точно так же, как в государственном аппарате, – связи, бабки, карьера. И как там прорвутся к власти бездарные, тупые, дерьмовые людишки. Карьеризм в криминальном мире… Не смешно ли? Мир сдвинулся. Или развернулся на сто восемьдесят градусов.
