Сразу после бойни плотник из Чикаго приехал в Литтлтон и сделал пятнадцать деревянных крестов — по одному для каждой жертвы, в том числе и для Дилана и Эрика. Многие люди клали цветы к крестам нападавших, как и к крестам тех, кого они убили. Но Брайан Рорбоф, отец одного из погибших, убирал кресты Харриса и Клиболда. «Не унижайте то, что Христос сделал для нас, чествуя убийц крестами, — сказал он. — Нигде в Библии не говорится, что надо простить нераскаявшегося убийцу. Не жалейте их, не прощайте — вот что говорит Библия». Его точка зрения на интерпретацию христианской доктрины полностью понятна, но утверждение Рорбофа основывается на ошибочном положении о том, что оплакивание смерти убийц равно их прощению и что прощение отменяет тот ужас, который они совершили. Сью Клиболд не ищет прощения для своего сына и даже не мечтает о нем. Она объясняет, что и понятия не имела о том, что что-то происходило, но этим не пытается оправдывать себя. Она воспринимает свое незнание как предательство собственного сына и всего мира. Возможно, смерть человека, который совершил ужасное преступление, во благо, но любой погибший ребенок — это крушение надежд какого-то родителя. Эта скорбная книга для Сью — покаяние и искупление. Ненависть не уничтожает любви. На самом деле эти два чувства идут рядом.
На нашей первой встрече Сью рассказала мне о том, что чувствовала 20 апреля 1999 года, когда узнала, что происходило в школе Колумбайн Хай. «В то время, как каждая мать в Литтлтоне молилась о том, чтобы ее ребенок был в безопасности, мне пришлось молиться о том, чтобы мой сын умер, не причинив вреда кому-нибудь другому, — сказала она. — Я думала о том, что если это все происходит по-настоящему, и он останется в живых, его отправят в тюрьму, а я не перенесу, если потеряю его еще раз. Я молилась как только могла, чтобы он убил себя, потому что тогда я, по крайней мере, знала бы, что он хотел умереть, и я не осталась бы со всеми своими вопросами, как в том случае, если бы его жизнь оборвала пуля полицейского. Может быть, я была права, но потом я так долго жалела об этой молитве: я пожелала, чтобы мой сын убил себя, и он сделал это».
В конце тех выходных я спросил Тома и Сью, что они хотели бы спросить у Дилана, если бы сейчас он вдруг оказался с нами в этой комнате. Том сказал: «Я бы спросил его, о чем он, черт возьми, думал и какого черта он вообще это все сделал?!» Сью несколько мгновений смотрела в пол, а потом тихо произнесла: «Я бы попросила его простить меня за то, что я была его матерью и никогда не знала, что же происходило у него внутри, за то, что не смогла ему помочь, за то, что не была тем человеком, на которого он мог положиться». Когда я напомнил ей об этом разговоре пять лет спустя, она сказала: «Когда это все произошло, я жалела о том, что у меня вообще были дети, что я вообще вышла замуж. Если бы наши с Томом пути не пересеклись где-то в Огайо, Дилана бы не было на свете, и весь этот кошмар не случился бы. Но со временем я стала чувствовать, что я рада, что у меня есть дети, и рада, что это именно мои дети, потому что любовь к ним — даже ценой такой боли — была самым величайшим счастьем в моей жизни. Когда я говорю об этом, я имею в виду мою собственную боль, а не боль других людей. Но я смогла принять свою боль; жизнь полна страдания, и такой она стала для меня. Я знаю, что для всего мира было бы лучше, если бы Дилана никогда не было на свете, но я не думаю, что мне было бы лучше без него».
Всем нам приходится переживать потери, но утрата Сью накатывалась на нее бесконечными волнами горя: вначале она потеряла самого мальчика, потом — тот образ сына, который у нее был, затем — возможность оправдывать себя из-за того, что не знала о его темной стороне, затем — перестала осознавать себя кем-то, кроме как матерью убийцы, и, наконец, потеряла фундаментальную веру в то, что в основе жизни лежит логика, что если ты будешь поступать правильно, то сможешь избежать печальных последствий. Сравнивать, кому пришлось горше, — это неблагодарное занятие, и неправильно будет сказать, что утрата Сью Клиболд — самая тяжелая в Литтлтоне. Но ей пришлось столкнуться с тем, что она не могла избавиться от боли, обнаружив, что никогда не знала своего сына. Она всегда будет страдать, понимая, какие беды другим причинил Дилан. Она борется с тоской о погибшем ребенке, с тоской о других погибших детях и с тоской из-за того, что не смогла воспитать счастливого человека, который мог бы изменить мир к лучшему.
Родители переживают головокружительные дни, когда их дети маленькие и можно решить все их небольшие проблемы. Ужасно, когда у детей начинаются проблемы, с которыми ты не можешь помочь. Такое разочарование приходилось испытывать всем, но у Сью оно взвинчено до предела. Она описывает свое естественное желание делать приятное людям и со всей ясностью заявляет, что ее книга станет отрицанием этой ее склонности. Ее книга — это дань Дилану без всякого намека на прощение и в то же время призыв к действию для исследователей и защитников психических больных. Добродетельная, решительная и обладающая чувством собственного достоинства, Сью Клиболд в беспросветном одиночестве. Больше никому не приходилось переживать такого. До какой-то степени это делает Сью такой же темной лошадкой, какой был Дилан. Описывая свой опыт, она выбирает нечто вроде непознаваемости.
Овидию приписывают известную заповедь: «Переноси и будь тверд, ибо эта боль когда-нибудь принесет тебе пользу». Но с таким горем выбора мало, у тебя нет возможности отказаться нести свой крест. Ты можешь сказать, что не рад приходу беды, но не можешь попросить ее покинуть твой дом. Сью Клиболд никогда не жаловалась на то, что стала жертвой, но в ее рассказе слышны отголоски боли Иова, который говорит: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?»
[3] И далее: «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. / Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье»
[4]. И, наконец, «Говорю ли я, не утоляется скорбь моя». Книга Сью Клиболд рассказывает о ее напоминающем страдания Иова пути в ад, который невозможно осознать, ее прощании с ощущением безопасности. Возможно, самое большое впечатление остается от того, что книга признает: никакие слова не могут утолить горя. Женщина даже уже не пытается смягчить его. Эта книга — не очищающая исповедь, чтобы выговориться и почувствовать себя лучше. Это просто рассказ о борьбе и о принятии, об усмирении боли в надежде разделить боль других, такую же, как у нее самой, у ее сына и у его жертв.
Предисловие
20 апреля 1999 года Эрик Харрис и Дилан Клиболд, взяв оружие и взрывчатку, пришли в школу Колумбайн Хай. Прежде чем покончить с собой, они убили двенадцать учеников с учителем и ранили еще двадцать четыре человека. Это была самая страшная перестрелка в истории всех преступлений, произошедших в школах.
Дилан Клиболд был моим сыном.
Я бы отдала жизнь за то, чтобы в тот день все пошло по-другому. Более того, я бы с радостью отдала ее взамен на хотя бы одну из тех жизней, которые были оборваны в тот день. Но я знаю, что такая сделка невозможна. Ничто из того, что я когда-либо буду способна сделать или сказать, не сможет искупить этой кровавой бойни.
