Точно так же, как наши друзья рассказывали о своих подростковых бедах и проступках, мои коллеги начали делиться своим собственным позором и потерями. Снова и снова я понимала, что в том мире, с которым я теперь неразрывно связана, очень много страдания и боли.
Сын одного моего коллеги отбывал срок за попытку убийства. Другая коллега рассказала о своей депрессии, мыслях о самоубийстве и госпитализации в психиатрическую клинику. Эти истории одновременно говорили об уважении ко мне и были предостережением. Когда коллеги доверяли мне свою собственную боль, это напоминало о том, что мои проблемы, даже такие громадные и вездесущие, как я их чувствовала, были только моими проблемами. Другие люди тоже страдали. С ними происходили ужасные вещи, но они продолжали жить.
Еще хорошо было то, что я могу дать кому-то поддержку. Конечно, это была очень слабая поддержка, ведь я не могла сказать ничего значительного, да и кто бы захотел выслушивать советы от матери убийцы? Но я могла поддержать человека, просто выслушав его, и я слушала.
Я записала в своем дневнике:
Я узнала две важные вещи. Первая — на свете очень много добрых и хороших людей. И вторая — очень многие люди страдают и продолжают жить, с гордо поднятой головой глядя в будущее. Эти люди, в конечном счете, могут поддержать других. Надеюсь, я тоже когда-нибудь смогу кому-то помочь.
Это будет длинный путь.
Когда я начала сдирать с себя, как кожицу с лука, тоненькие слои, составляющие мою личность, я увидела, как тесно всю свою жизнь была связана со своим эго. Я всегда хотела нравиться и получала удовольствие от того, что была активным членом общества. Я выбрала работу, с помощью которой могла помогать другим. Ощущение удовлетворения от того, что я делаю, было для меня всегда важнее, чем зарабатывать деньги. Я очень гордилась своими сыновьями, семьей, которую создали мы с Томом, и тем, что была хорошей матерью. После Колумбайн ничего из этого списка не осталось. Я была не просто плохой матерью, я была самой худшей матерью на свете, про которую открыто писали ненавистные заметки на первой странице местной газеты. Поскольку меня больше не могли любить и уважать, единственное, на что мне оставалось надеяться, так только на то, что люди, окружающие меня, найдут хоть капельку сострадания в своем ужасе и осуждении.
Мне был брошен просто невероятный вызов. Я никогда по-настоящему не смогу перешагнуть через то, что сделал Дилан. События в Колумбайн Хай и роль в них моего сына, как клеймо, стали неотъемлемой частью того человека, которым я была. Чтобы выжить, я должна была найти способ жить в этой новой реальности.
Я не могла ничего поделать с тем, что весь остальной мир будет думать обо мне, кроме как покончить со своей собственной жизнью. Моей самой большой надеждой было то, что я смогу связать воедино старую Сьюзен с новой.
Глава 10. Конец отрицания
Сейчас единственное, чего я хочу, — умереть. Том все повторяет, что лучше бы он вообще не родился на свет. Мы так любили Дилана, но он не чувствовал себя любимым. Не думаю, что он кого-то или что-то любил. Как это случилось? Я не знаю мальчика, которого видела сегодня [на видеопленке].
Мое отношение к Дилану у меня в голове и у меня в сердце изменилось.
Запись в дневнике, октябрь 1999 года
В октябре, через шесть месяцев после Колумбайн, управление шерифа согласилось показать нам собранные доказательства. Мы с Томом были приглашены на демонстрацию материалов.
Моя реакция на эту новость была сложной. После месяцев домыслов, слухов и ложной информации облегчением было, наконец, узнать правду. В то же время (и по той же причине) я просто окаменела от ужаса. За неделю до демонстрации доказательств я писала: «Эта встреча потребует от меня больше мужества, чем у меня есть. Я могу верить в то, что все произошло именно так, как я придумала, до тех пор, пока не поговорю со следователями. Я не хочу, чтобы они разрушили тот образ Дилана, который живет у меня в голове».
За два дня до мероприятия позвонил Гари Лозов. Управление шерифа сообщило ему, что частью их отчета будут видеозаписи, и он хотел предупредить нас, что, когда мы будем смотреть их, может быть «больнее, чем двадцатого апреля».
Гари предположил, что полицейские говорят о записях с камер видеонаблюдения. Том сказал, что он откажется смотреть запись бойни. Я же не могла поверить, что мы вообще обсуждаем такой вопрос. Если я увижу, как Дилан убивает людей, я сойду с ума.
Ночью перед назначенной встречей мы с Томом составили список вопросов. Мы все еще были убеждены, что Дилан был пассивным участником трагедии или случайно оказался вовлечен в действия, значения которых он в то время не понимал. Судя по слухам, в доме Харрисов нашли армейские учебные материалы по технике промывания мозгов. История о такой находке только укрепила нашу веру в то, что Дилан был еще одной жертвой трагедии. Это было вполне правдоподобно: мистер Харрис служил в армии. Я тешила себя фантазиями о том, что мы сможем прийти на общую поминальную службу.
Но это был только один момент. Я уже начинала понимать, какой хрупкой была та конструкция, которую мы создали. Отрицание было для меня необходимым защитным механизмом. Возможно, оно даже помогло мне выжить. Но с течением времени становилось все труднее его поддерживать. Большая часть того, о чем сообщали средства массовой информации, была ложью, что укрепляло наш скептицизм. Но мы знали, что Дилан принимал участие в покупке оружия, а также было много надежных свидетелей, которые видели, как Дилан стрелял в детей, и слышали его распаленные ненавистью крики. Трещин в моей замечательно подогнанной системе становилось все больше.
Как я и подозревала, встреча в управлении шерифа заставила эту систему лопнуть, как проткнутый воздушный шар.
Сегодня та моя жизнь, которую я вела раньше, закончится по-настоящему. Если завтра я узнаю ужасные вещи, которые мне придется нести до конца своей жизни, то я буду вспоминать сегодняшний день как конец лучших времен. Сегодня вечером мы работали над нашими вопросами. Байрон крепко обнял меня, чтобы помочь держать себя завтра. Надеюсь, грядущий день не разрушит мои воспоминания о мальчике, которого я любила. Я не знаю, что за видеозаписи они собираются нам показать.
Запись в дневнике, октябрь 1999 года
Утром восьмого декабря мы пришли в управление шерифа. Мы уже встречались с главным следователем Кейт Баттен и следователем Рэнди Уэстом, когда они допрашивали нас в конторе нашего адвоката вскоре после стрельбы. Присутствовали они и во время нашего посещения библиотеки старшей школы Колумбайн. В общении с нами они показали себя прекрасными профессионалами, и я никогда не была более благодарной им, чем в тот день.
Поздоровавшись со всеми, мы с Томом заняли два стула из тех, которые рядами стояли в комнате, отведенной для официальной демонстрации улик. Я подумала о Харрисах и о других семьях, дети которых пострадали в Колумбайн. Сидеть на одних и тех же стульях в разное время — только так мы могли приблизиться друг к другу.
