Присутствие Шэрон и разговоры с ней были облегчением, но книги и брошюры о самоубийствах, которые она приносила, пролежали нетронутыми многие месяцы. Даже когда я могла сосредотачиваться настолько, чтобы прочитать не только одно-два предложения, я не могла заострить внимание на намерении Дилана повредить себе, а думала только о том, как и почему он решил прийти в школу, чтобы убивать других. Мое невежество было просто вопиющим, поэтому я даже представить не могла, что Дилан страдал депрессией и размышлял о самоубийстве. Это не могло иметь никакого отношения ни к нам, ни к нашей ситуации. Девон говорила мне, что на выпускном балу после танцев Дилан поцеловал ее в макушку. Мог ли так вести себя подавленный человек, размышляющий о самоубийстве?
После той статьи, прочитанной в комнате отдыха, я обратилась к книгам, которые принесла Шэрон, и то, что я обнаружила в них, очень меня удивило. Я считала себя образованным человеком, а также очень чуткой матерью. Но, как и многие люди, я невольно поддалась одному из самых распространенных (и вредных) мифов о самоубийстве. Чтение тех книг было первым шагом к моей работе по просвещению себя и других людей, а также к настоящему пониманию того, что же пошло не так в нашем доме и семье.
Люди, близкие которых совершили самоубийство, часто говорят, какой далекой казалась им проблема суицида, пока те, кого они любили, не покончили с собой. На самом деле вопрос в том, почему же мы так держимся за мысль о том, что самоубийства происходят редко. В Америке каждые тринадцать минут кто-то убивает себя — это сорок тысяч человек в год. Такое число никак нельзя назвать незначительным.
Согласно данным Центра по контролю и профилактике заболеваемости самоубийство — это третья по частоте причина смерти в возрасте от десяти до четырнадцати лет, а от пятнадцати до тридцати четырех — даже вторая. Таким образом, за исключением несчастных случаев и убийств, молодые люди в нашей стране чаще всего гибнут из-за самоубийств, а не от рака или заболеваний, передаваемых половым путем. В 2013 году были обследованы шесть с половиной тысяч подростков. Каждый восьмой размышлял о самоубийстве, каждый двадцать пятый пытался покончить с собой, между тем, какое-либо лечение получала только половина из них.
Более миллиона жителей Соединенных Штатов каждый год пытаются совершить самоубийство. Это примерно три попытки каждую минуту. Многие делают это, не выказывая никаких тревожных симптомов, что означает: наши методы обследования, возможно, слишком ограниченны.
Даже после десяти лет работы как активист движения по предотвращению самоубийств я не перестаю ужасаться этим цифрам — а также тем, что никто не обращает на них внимания. Я учила Дилана, как до этого учила его брата, защищать себя от ударов молнии, укусов змей и перегрева. Я учила его чистить зубы ниткой, пользоваться солнцезащитным кремом и дважды проверять слепую зону, когда сидишь за рулем автомобиля. Когда он стал подростком, я так откровенно, как только могла, говорила об опасности употребления спиртного и наркотиков и рассказывала о безопасном и порядочном сексуальном поведении. Мне и в голову не приходило, что самая большая опасность для Дилана находится не вовне, а внутри его сознания.
Где-то в глубине души я верила, что мои близкие никогда не покончат с собой, потому что я люблю их, потому что у нас хорошие отношения или потому, что я проницательный, чувствительный и заботливый человек, который охраняет их от всех опасностей. Я была не одинока в своем заблуждении о том, что самоубийство может произойти только в других семьях, но я ошибалась.
Почти все, что я знала о самоубийствах, было неверным. Я думала, что знаю, какие люди пытаются убить себя и почему они это делают — они слишком эгоистичны или слишком трусливы, чтобы повернуться лицом к своим трудностям, или пошли на поводу импульсивного намерения. Я купилась на расхожее мнение о том, что самоубийцы — это слабаки, которые либо слишком слабы, чтобы справиться с проблемами, которые подбрасывает им жизнь, либо требуют к себе внимания, либо пытаются наказать окружающих. Это, как я узнала позже, всего лишь мифы, которые родились из-за того, что никто не пытался понять, как думают люди, решившие покончить с собой.
Суицидальные мысли — это симптом болезни, признак того, что что-то пошло не так. Очень часто самоубийство вовсе не является импульсивным, неожиданным решением. Напротив, чаще всего такая смерть — это проигрыш в длинном и болезненном сражении, которое человек ведет со своим нездоровым образом мыслей. Человек, совершающий самоубийство, — это тот, кто не способен больше выносить свое страдание. Даже если он на самом деле не хочет умереть, он знает, что смерть положит конец этому страданию раз и навсегда.
Известно, что существует несомненная связь между самоубийствами и заболеваниями мозга. Во всем мире исследования показывают, что подавляющее большинство людей, покончивших с собой, — от 90 до 95 процентов — имели серьезные психические расстройства, чаще всего депрессию или биполярное расстройство.
Многие исследователи, с которыми я говорила, считают, что, если исключить самоубийства людей, страдающих тяжелыми физическими заболеваниями, то идея суицида полностью несовместима со здоровым рассудком. Доктор Виктория Аранго — клинический нейробиолог в Колумбийском университете. Она долгое время изучала биологию самоубийств и пришла к выводу, что существует биологическая (и, возможно, генетическая) предрасположенность к суициду. Если у человека ее нет, то он вряд ли будет пытаться покончить с собой. Доктор Аранго сейчас работает над тем, чтобы выявить особые изменения в мозге людей, совершивших самоубийство. «Суицид — это заболевание мозга», — сказала она мне.
Доктор Томас Джойнер, чьи книги одновременно являются тщательным исследованием вопроса и полны сочувствия и личных переживаний, пишет и как физиолог, и как человек, прошедший через самоубийство отца. Его теория суицида, представленная как круговая диаграмма из трех пересекающихся окружностей, определяет область наибольшей уязвимости.
Он предполагает, что желание покончить с собой возрастает, когда люди в течение длительного периода времени живут в двух физиологических состояниях: нарушенное чувство принадлежности к группе («Я одинок») и кажущееся ощущение себя бременем для других («Этот мир будет лучше без меня»). Эти люди неизбежно оказываются под угрозой, когда начинают пытаться преодолеть свой собственный инстинкт самосохранения и, таким образом, становятся способны на самоубийство («Я не боюсь умереть»).
Таким образом, желание покончить с собой проистекает из первых двух положений. Способность сделать это происходит из третьего. С течением лет эта мысль докажет мне свою важность.
Я, наконец, начала читать его дневники. Он писал о своей депрессии и мыслях о самоубийстве еще за целых два года до смерти. Я не могу в это поверить. У нас было так много времени, чтобы помочь ему, а мы ничего не сделали. Я читала его записи и плакала, плакала. Это было как предсмертная записка, которой у нас не было. Печальный, разрывающий душу день.
Запись в дневнике, июнь 2001 года
С того дня, когда произошла трагедия в Колумбайн, мы жаждали узнать, о чем же думал Дилан перед смертью. Он специально ничего не оставил, а представители правоохранительных органов забрали из его комнаты все, что могло иметь хоть какое-то отношение к делу, поэтому нам досталось очень мало вещей, которые могли чем-то помочь. Почти через два года мы уже почти смирились с мыслью о том, что никогда не узнаем, что же наш сын переживал в последние месяцы своей жизни. Но в 2001 году нам позвонили из офиса Кейт Баттен. В управлении шерифа были записи, сделанные Диланом, и они предложили нам копии с них.
