Программа реабилитации началась только через два месяца. В это время мы с Томом действовали вместе, закручивая гайки дома. Мы установили время возвращения домой, ограничивающее социальные активности Дилана, отобрали клавиатуру его компьютера и ограничили вождение машины. Мы регулярно обыскивали комнату сына и сказали ему, что он не может проводить свободное время с Эриком. От него ожидалось, что он будет с нами и будет сотрудничать во всем. Работа и участие в школьных постановках оказывали полезное влияние, и он мог продолжать ими заниматься.
Когда эти правила были ему озвучены, Дилан вздохнул с облегчением и согласился на все условия, но это все равно было трудное время. Сын казался отстраненным и сразу начинал злиться, как только мы что-нибудь от него требовали.
Его отношения с окружающим миром тоже, вероятно, не стали лучше. Примерно через неделю после кражи Дилан нашел работу в продуктовом магазине. Это место само по себе ему не нравилось, а еще больше ему не нравилось носить рубашку в цветочек, которая была частью униформы. Отношение сына к работе было ужасным, и он там долго не продержался. Потом он получил штраф за превышение скорости. Вскоре после этого Дилан по пути домой из видеопроката проехал на красный свет и получил еще один штраф, выписанный тем же полицейским, который допрашивал сына в ночь ареста.
После этого штрафа мы с Томом еще раз предупредили Дилана, что ему нужно взяться за ум. Еще ошибка, и последствия для его будущего могут быть катастрофическими. Уголовные преступники не могут голосовать или становиться присяжными, он будет лишен гражданских прав. И кто вообще захочет взять его на работу?
Примерно через месяц после ареста я позвонила Харрисам. Мы все хотели, чтобы у наших детей все было хорошо, и я думала, что обе семьи должны поддерживать контакты, чтобы согласовывать, какие ограничения мы применяем. Мы с миссис Харрис обсудили преимущества и недостатки того, что мы разделим мальчиков. Она рассказала мне о вспышках ярости у Эрика и сказала, что они собираются как можно быстрее обратиться к профессионалу. Я сказала, что мы пытаемся понять, нужно ли Дилану встретиться с психотерапевтом.
Я чувствовала, что мальчиков нужно разделить, но миссис Харрис не хотела, чтобы в трудное время из жизни ее сына исчез его самый большой друг. Я понимала ее, но чувствовала, что Дилану лучше держаться от Эрика на некотором расстоянии. По крайней мере, мы договорились некоторое время подержать их врозь.
Но среди тяжелых минут было и хорошее. Однажды вечером Байрон позвонил, чтобы сказать, что из-за своего очередного каприза он опять потерял работу. Я была так разочарована обоими моими сыновьями, что просто не знала, что делать. После того, как Том пошел спать, меня разыскал Дилан. Он тихо и внимательно выслушал все мои стенания по поводу Байрона и высказал несколько предложений, полностью поддержав то, как я поговорила с ним по телефону. Когда я немного расслабилась, сын сделал все, чтобы развеселить меня. Тем вечером я была очень рада, что его не отправили в тюрьму.
В этот промежуточный период Дилан с другом вступили в лигу воображаемого бейсбола. Это занятие казалось очень полезным, и мне нравился мальчик, с которым они вместе играли. Эрик никак не участвовал в этом начинании. Также Дилан был звукорежиссером постановки «Музыканта», на которой мы побывали в конце февраля. Нет ничего лучше школьного спектакля, чтобы родители начали гордиться своим чадом, а в тот вечер мы, конечно, гордились Диланом.
Но все-таки мы вздохнули с облегчением в марте, когда программа реабилитации, наконец, началась. В процессе приема в программу Дилану дали длинный список и попросили отметить в нем проблемы, которые его беспокоят. Эрик выбрал очень многое, в том числе злость, мысли о самоубийстве и мысли об убийствах, Дилан же пометил только два пункта: финансы и работа.
Процесс приема включал в себя тесное взаимодействие с нашей семьей. Я признала, что Дилан иногда казался «злым или угрюмым», а его поведение временами было «неуважительным и нетерпимым по отношению к другим». Так я ощущала его в тот год, особенно после ареста. Он никогда не повышал голос, не ругался в нашем присутствии, не препирался, но иногда, когда мы говорили о других людях, я слышала в его словах неуважение. На мой взгляд, это было самое худшее, что можно было сказать о Дилане.
Позже эти мои замечания стали рассматривать как неопровержимое доказательство того, что мы не обращали внимания на тревожные признаки и создали отличную почву для насилия своим попустительством агрессии. Но в то время я просто очень хотела, чтобы психологи узнали о сыне самое худшее, чтобы специалисты, ведущие его дело, могли оказать ему помощь, если она нужна.
Когда психологи опрашивали Дилана, он признался, что пару раз курил марихуану. Это нас так удивило, что Том продолжил спрашивать, когда мы вернулись домой. Дилан не хотел говорить, где он брал наркотики, но в конце концов признался, что травка принадлежала его брату. Том поругался с Байроном и предупредил его, что если он еще раз принесет запрещенные наркотики в наш дом, он сам отправит Байрона в полицейский участок.
Обычно записи о малолетних правонарушителях закрыты, но после трагедии доклады о Дилане, сделанные в рамках программы реабилитации, были опубликованы. Говорили, что мы с Томом «выпнули» нашего старшего сына из дома за употребление наркотиков. Это заявление застало меня врасплох. Ведь решение покинуть наш дом принял сам Байрон после консультации с семейным психологом, и переезд его состоялся по взаимному согласию. К тому же Байрон по-прежнему занимал большое место в нашей жизни, по крайней мере, пару раз в неделю он приходил обедать. В разговорах со специалистами программы по реабилитации Дилан сказал, что любит своего старшего брата, но эта марихуана была «просто тратой времени и денег».
Дилан заявил, что «пару раз» пробовал алкоголь, хотя его дневники свидетельствуют, что он сильно пил. После смерти сына я узнала, что его прозвище в Интернете и среди некоторой части друзей было VoDKa, где заглавные буквы D и К обозначали его инициалы.
Дилан был очень огорчен, узнав, что Том поссорился с Байроном из-за травки, и Том объяснил ему, что сделает все, чтобы с его мальчиками ничего не случилось. Тем не менее, после трагедии муж обвинял себя в том, что Дилану приходилось скрывать свою жизнь, и беспокоился, что невольно разрушил свои отношения с сыном, предав доверие Дилана. Может быть, Дилан держал в секрете, что боялся Эрика, потому что знал, что отец будет говорить с Харрисами? И, конечно, Том обязательно бы с ними поговорил, если бы имел хоть малейшее представление о смертельно опасных отношениях между двумя мальчиками.
Через годы после трагедии я, сидя в комнате ожидания, случайно открыла какой-то журнал для родителей и нашла тест, определяющий, являетесь ли вы «этичным родителем». Я ответила на все десять вопросов верно, за исключением вопроса «Стали бы вы читать личные дневники своих детей?» Согласно журналу для родителей правильный ответ был «нет». Я знаю, что и сама так бы ответила, когда Дилан был жив, но теперь уже так не скажу.
Когда мы обыскиваем комнаты наших детей или читаем их дневники, мы рискуем утратить их доверие. Тем не менее, у них могут быть проблемы, которые они скрывают и в то же время не способны решить сами.
