Но для некоторого количества семей счастливого конца не будет. Какое-нибудь несчастливое сочетание детской ранимости и обстоятельств, которые ее запустили, приведет к куда более мрачной истории.
Глава 14. Путь к насилию
Я всегда чувствовал, что одна из самых больших трагедий Колумбайн — это то, что ни вы, ни Харрисы ничего не рассказали о том, какие уроки Колумбайн преподнесла вам. Таким образом вы не можете ответить на вопросы, которыми задаются многие родители во всем мире: какие признаки ненависти и отчаяния вы видели? Какие тревожные признаки вы пропустили? Проводила ли ваша семья много времени, сидя вместе за обеденным столом? О чем говорил ваш сын? Что бы вы сделали по-другому в воспитании Дилана?
Самый мучительный вопрос касается того, что ваш сын от вас скрывал. Я слышал, что многие люди говорят о том, что подростки могут очень хорошо прятать различные предметы (то есть бомбы и оружие) и охранять свои секреты от родителей. Мне приходится с ними согласиться. Но дело тут не в том, чтобы спрятать какие-то вещи. Ваш сын так злился, мучился, ненавидел всех вокруг. Он был в таком бедственном положении, что хотел убить сотни своих одноклассников. Сотни! Как вообще вы могли не заметить ТАКУЮ ненависть и такие проблемы у своего сына? Каким образом вы настолько потеряли связь, что вы не видели его состояния? Как это могло случиться?!
Я думаю, вы бы сделали очень большое дело, если бы публично рассказали об этих уроках. Конечно, для вас это сделать очень трудно. И больно. Могут люди сказать, что вы ужасные родители, не обращавшие внимания на своего ребенка? Разумеется. Но ведь многие и так уже говорили об этом. Для меня куда более важно, что та боль, которую вы испытаете, открыв свою душу и рассказав обо всем, не может быть хуже той боли, которую вы уже испытали, потеряв сына таким трагическим образом, не говоря уж о чувстве вины, связанном с тем, что вы не можете ничего сделать, кроме как покаяться.
Сентябрь 2007 года. Отрывок из письма Тома Маузера, отца Даниэля Маузера, убитого 20 апреля 1999 года в школе Колумбайн Хай
Дилан в выпускном классе Робин прикалывает бутоньерку к пиджаку Дилана перед их выпускным балом, за три дня до стрельбы. Фото из архива семьи Клиболд.
Я знаю, что людям очень хочется увидеть последние дни жизни Дилана, поэтому я открываю свои дневники и дневники Дилана, чтобы описание событий шло параллельно.
Специалисты по оценке угрозы говорят о «пути к насилию». Доктор Рейд Мелой объясняет: «Целенаправленное насилие часто начинается с личной потери или унижения. Это событие становится точкой невозврата, когда человек решает, что единственный способ исправить причиненный ему вред — это совершить акт насилия. Первый шаг — это поиски и планирование этого акта. Следующий — подготовка: сбор оружия, выбор мишени. Последний — осуществление нападения».
Эрик вступил на путь к насилию, возможно, уже в апреле 1997 года, когда мальчики впервые начали делать маленькие бомбы. Он считал, что Дилан тоже идет по этому пути, но дневники Дилана говорят о другом. Сын был почти уверен, что умрет задолго до того, как Эрику представится шанс осуществить свой план. Дорога Дилана вела его к самоубийству до января 1999 года, когда неожиданно повернула в другую сторону.
Не то чтобы мы с Томом не знали, что в выпускном классе с Диланом было что-то не так. Мы просто очень сильно и — как оказалось — смертельно недооценивали глубину и силу его боли и то, на что он был способен, чтобы прекратить ее.
Заставила Дилана несколько минут побыть с нами, когда мы все сидели на кухне и ужинали. Очень трудно достучаться до него — он просто отталкивает нас. Мы должны продолжать пытаться поддерживать хоть какие-то отношения. [20/08/98]
Дилан заскочил домой из школы по пути на работу, и я приготовила ему перекусить. Он чувствовал себя отвратительно, сказал, что, наверное, подцепил простуду или еще что-то похуже. Прежде чем пойти на работу он выбрал фотографию для школьного ежегодника. Том пришел домой поздно, и у нас был прекрасный маленький семейный ужин. Дилан вернулся с работы и посидел с нами перед тем, как уйти. [28/08/98]
Летом между одиннадцатым и двенадцатым классами Дилан вел себя как обычный подросток: иногда веселый, забавный и приятный в общении, а иногда — отрешенный от мира, раздражительный и замкнутый на себе. Тем не менее, у меня все время было ощущение, что он что-то скрывает.
Дома Дилан все еще был на коротком поводке. Мы обыскивали его комнату, чтобы удостовериться, что он не прячет наркотики или что-нибудь краденое. У него никогда не было проблем с деньгами, но тем летом ему их очень не хватало. Том заставлял его искать работу, но Дилан не хотел снова идти в фаст-фуд, он хотел работать с компьютерами. Сын выплачивал возмещение убытков жертве преступления, и, пока он старался хоть немного заработать, выполняя случайную работу для нас и наших соседей, нам пришлось добавить ему денег, когда он просрочил выплату страховки за автомобиль.
На установочном собрании программы реабилитации родителей попросили не общаться с персоналом. Нам сказали: «Если вы не получаете от нас никаких вестей, значит, все идет хорошо». Несмотря на то, что, как мы узнали позднее, Дилан иногда пропускал встречи или опаздывал на них, нам ничего не говорили. Когда его первый психолог уволился, новый позвонил нам, чтобы представиться, и на этом все. Годы спустя я прочла заметки первого психолога по делу Дилана. Она назвала сына «милым молодым человеком, ведущим себя несколько по-дурацки, но обладающим искрометным чувством юмора — он заставил меня смеяться».
С тех пор я много раз говорила с друзьями Дилана, с которыми он проводил время тем летом. Я прямо спрашивала, видели ли они признаки депрессии или ярости, но им поведение Дилана казалось таким же обычным, как и нам. Некоторые самые глупые моменты того лета даже были запечатлены на пленку. На свое шестнадцатилетие Девон устроила гавайскую вечеринку, и позже она подарила мне фото Дилана в аляповатой гавайской рубашке и соломенной шляпе, которую он одолжил по случаю у ее отца. На обороте Девон написала: «Могу сказать, что он ненавидел этот наряд, но все равно его надел». Она до сих пор вспоминает, как много Дилан мог съесть.
Нат часто ночевал у нас. Они с Диланом засиживались до такого часа, когда по телевизору показывали только ролики телемагазина. Мальчики выключали звук и придумывали свои диалоги к демонстрируемым товарам, смеясь так, что у них животы болели. Потом они вдвоем совершали налет на кухню. Парни ели польские сосиски, яблочные чипсы, пончики и тоннами уничтожали картофельные чипсы с соусом сальса. Том, бывало, говорил, что нам надо купить долю в компании «Орео».
Несмотря на эту видимую нормальность десятого августа Дилан пишет в дневнике страстное прощальное письмо к девушке, в которую он тайно влюбился — одну из предсмертных записок в дневнике, переполненном ими.
