Папа с Антошкой пытались маме возражать. Они клялись, что были очень аккуратны и после «картошки» сразу мыли руки. Но мама вела их по квартире, показывала «картошечные» следы. И папа с Антошкой только пожимали плечами — как эти следы могли оказаться, например, на выключателе в Антошкиной комнате, ведь они туда даже не заходили.
Папа молол в мясорубке печенье. Антошка рассказывал папе о том, как он понимает мажор и минор. Из комнаты звучал вальс Шопена.
— Тональности — это как настроение, — объяснял Антошка. — Мажор — весело. Минор — грустно.
— Настроение, значит… — Папа вертел ручку мясорубки. — А если мне весело, но не очень? Так бывает. Например, весело, но и немного грустно. Или грустно, но и весело тоже. Какая это тональность будет? Мажор или минор?
Антошка задумался. Сказать словами, какая это будет тональность, он не мог. Вот найти такой аккорд на пианино — это просто. Или сочинить музыку, чтобы и грустная, и весёлая одновременно, — тоже несложно. А словами сказать, какая это будет тональность, — очень трудно. Потому что часто в одном музыкальном произведении можно услышать сразу много тональностей.
Вдруг папа и Антошка услышали очень-очень странные звуки. То есть не сами звуки были странные — странно было, что они доносятся из Антошкиной комнаты. Это было громкое чириканье. Они открыли дверь и застыли на пороге.
На крышке пианино сидел волнистый попугайчик. Он посмотрел на людей, перелетел на люстру, потом на шкаф, со шкафа на подоконник. И опять громко чирикнул.
— Ёлки… — озадаченно сказал папа.
— Ух ты! — радостно крикнул Антошка.
Он протянул руку и медленно пошёл к попугайчику. Брюшко у того было зелёное, головка, спинка, крылья серо-полосатые, а клюв жёлтый. Антошке очень хотелось погладить попугайчика. Но тот, как только Антошка приблизился, вспорхнул с подоконника и уселся на люстру.
— Вот это гость так гость!.. Откуда ты взялся? — удивился папа. Но заметил открытую форточку и добавил: — Ага, понятно. Хотя всё равно непонятно… Зима ведь, зимой попугаи по городу не летают. Впрочем, по нашему городу они и летом не летают. Наверное, удрал.
Попугай перелетел на пианино. Антошка близко подошёл к нему, медленно и осторожно протянул руку, попытался дотронуться. Но попугайчик громко чирикнул и опять сбежал на люстру.
— Шустрый, — сказал папа. — Что же нам с тобой делать? От кого ты удрал?
— А может, он не удрал, — предположил Антошка. — Может, он ничейный и на улице живёт?
— Нет, Антоха, такие птицы на улице не живут, как воробьи или голуби. На улице он бы долго не протянул. Наверное, кто-нибудь клетку открытой оставил. И форточку. Он и решил на волю слетать, свежим воздухом подышать. А дорогу домой забыл. А может, его кошка хотела сожрать, когда хозяева клетку забыли закрыть. От кошки и удирал. Надо нам что-то с этим беглецом делать. Поселить его для начала где-то надо, а то опять удерёт. Уже от нас. И замёрзнет. Вообще-то нужна клетка с жёрдочкой, с дверкой… С чем там ещё? Знаешь, я никогда не жил с попугаями, — признался папа.
— И я не жил, — кивнул Антошка.
— Так что будем делать? Давай думать. Надо до утра его как-то пристроить. А утром… Эх, завтра рабочий день… Но всё равно, вечером надо беглеца вернуть хозяевам.
Антошка удивлённо посмотрел на папу.
— А ты думал! Его, может, ищут. Ведь понятно, что ручной, домашний. Вон какой ухоженный.
— Может, оставим? — робко спросил Антошка.
— Нет, Антоха, не проси. Нельзя так. Надо поискать хозяев. Может, он из нашего дома? От Самойловых сбежал? Наверху нет никого, Костю я с тех пор не видел, как тебе пианино притащили… Точно, от Самойловых гость. Подожди-ка, я сейчас… — Папа быстро вышел из комнаты.
Антошка стал смотреть на попугайчика. И попугайчик иногда бросал на Антошку быстрые взгляды. Но с люстры никуда не улетал. Наверное, чувствовал себя под потолком в безопасности.
Вернулся папа. Он поставил перед Антошкой небольшой ящик с ручкой наверху.
— Это я у соседей взял. Попугай этот — не их попугай. Зато они мне вот что дали. «Мы, — говорят, — только недавно её купили, она ещё новая». Через неделю кота своего повезут к ветеринару.
— А что это? — не понял Антошка.
— Переноска для котов, — сказал папа. — Вот наш беглец здесь и поживёт пока.
— Как — для котов? — спросил Антошка испуганно.
— Чего испугался? — улыбнулся папа. — Кота же здесь нет. Вот смотри!
Папа щёлкнул замочком, ящик открылся. Антошка увидел, что низ ящика деревянный. А верх состоит из пластмассовых прутьев. Дверца тоже была из прутьев.
— Видишь, кота нет, — повторил папа.
Но Антошка продолжал недоверчиво смотреть на переноску, будто там всё же есть кот, но только он так хорошо спрятался, что его не видно.
Папа сходил на кухню, принёс воды в блюдечке, кусок батона. Поставил блюдечко с водой в переноску, накрошил хлеба на дно.
— А теперь давай его ловить! — скомандовал папа и подпрыгнул, сгоняя попугайчика с люстры.
Попугайчик метался по комнате, а они за ним бегали. Он то перелетал на пианино, то опять взмывал к люстре, а потом, истошно чирикая, бросился к раскрытой форточке. Папа с Антошкой хором закричали, чтобы он не смел вылетать на улицу.
— Замёрзнешь, дурак! — Папа подскочил к форточке и захлопнул её перед самым попугайским клювом.
— Не улетай, пожалуйста, не улетай! — уговаривал гостя Антошка.
Попугайчик, будто послушавшись, развернулся и опять полетел к пианино, потом на полку с книгами, а с полки, быстро трепеща крылышками, понёсся к дивану. Но, не долетев, вновь взмыл к люстре, с люстры перепорхнул на шкаф. Антошка с папой бегали за ним, спотыкались, роняли всё, что попадалось на пути, но не сдавались.
На грохот в комнату заглянула бабушка и поинтересовалась, что это за погром они тут устроили.
— Бабушка, мы же попугая ловим! — выпалил Антошка.
Бабушка выразительно повертела пальцем у виска и закрыла за собой дверь. Никакого попугая она не заметила.
От этой сумасшедшей беготни они скоро вымотались, повалились на диван. А попугайчик перелетел со шкафа на пианино и как ни в чём не бывало стал чистить пёрышки.
