Но потом «Этюд» и «Медведя» Антошке играть надоело. Он сочинил свои музыкальные истории — про кузнечика и медвежонка.
Как-то на уроке Антошка сыграл их Манане Арчиловне. Он думал, что учительница его похвалит. Потому что Антошкин кузнечик не только прыгал, а медвежонок не только ходил, переваливаясь с лапы на лапу, как это было в пьесах, которые написали взрослые композиторы, — с ними случались разные истории.
В Антошкиной истории за кузнечиком охотилась лягушка. Как в песенке, которую они любили петь с папой. Антошка изобразил лягушку и как она подкрадывается к кузнечику. Но только Антошкиной лягушке съесть кузнечика не удалось. Потому что кузнечик дал лягушке сдачи, и она от него упрыгала, обиженная. А медведя Антошка превратил в маленького медвежонка. Медвежонок потерялся и никак не мог найти родителей. Он бродил по лесу, звал папу и маму. Устав, садился на пенёк, плакал, потом опять начинал бродить. Медвежонок не знал, что папа и мама его тоже ищут, зовут, но были они очень далеко, и медвежонок не мог их услышать. Это была только первая часть пьесы. Во второй части, как задумал и рассказал учительнице Антошка, медвежонка родители найдут. Вот только вторую часть он ещё не сочинил.
Но Манана Арчиловна Антошку отругала. Она сказала: хватит придумывать бог знает что, а надо исполнять то, что написали композиторы. И внимательно следить за руками. Антошка ужасно огорчился, что его истории про кузнечика и медвежонка учительнице не понравились. Но придумывать продолжение истории о медвежонке он не перестал.
…Антошка сидел в холле перед малым залом. Сегодня был зачёт только у младших классов. Старшие сдавали в другой день.
Почти всех ребят, что сейчас ожидали своей очереди, Антошка знал. Они вместе ходили на хор и уроки сольфеджио. Был здесь и Серёжка Алдонин. Антошка его давно заметил, но подойти не решился. Алдонин играл в игру, в которую играл и Антошка. Это была головоломка. Надо было из кубика вынуть колёсико. Антошка видел, что у Алдонина не получается. Он и сам долго не мог понять, как это сделать, но потом нашёл способ. Запомнил его и теперь вынимал колёсико быстро и легко. Он уже совсем собрался подойти к Алдонину и помочь. Но вспомнил слова папы, когда тот подарил Антошке игрушку: «Каждый должен сам решить эту задачку».
Правда, у папы и сейчас не получалось вынуть колёсико. Он сердился и ругался: и на колёсико, и на кубик, в котором оно застряло. Говорил: «Будь проклят тот день, когда я купил эту игрушку!» Но продолжал пытаться вынуть. Антошка несколько раз предлагал папе показать решение. Но папа отказывался и упрямо повторял: «Каждый должен сам решить эту задачку!»
И сейчас, вспомнив папины слова, к Алдонину он подходить передумал.
Настала Антошкина очередь сдавать зачёт. Он вошёл в зал.
На этот раз председателем комиссии был директор Глинский. Сам он редко принимал зачёты да и в школе появлялся не каждый день. Глинский был известный на весь мир виолончелист и часто уезжал на гастроли. В его отсутствие все школьные дела вела Елена Владимировна. Но перед Новым годом концертов у директора не оказалось, и он сам решил принять все школьные зачёты. Глинского ученики очень боялись. Директор был строг и скуп на хорошие отметки.
Не так было, когда зачёты принимала Елена Владимировна. Она всем ставила «хорошо» и «отлично». А если кто играл плохо, она очень огорчалась и просила пересдать через недельку-другую. Чтобы она могла поставить «хорошо» или «отлично».
Первая пьеса, которую играл Антошка, был этюд про зайца. Антошка очень старался играть именно про зайца, как велела Манана Арчиловна, и внимательно следил, чтобы музыка не превратилась в пьеску про кузнечика и лягушку. Антошке удалось сыграть её так, как учили, — ни одной «своей» ноты он не добавил, играл только те, что написал композитор.
Но, начав играть «Медведя», Антошка увлёкся и неожиданно понял, что прямо на зачёте сочиняет вторую часть истории про медвежонка. Он перепугался, но не остановился. Почему так получилось, Антошка потом объяснить не смог ни Манане Арчиловне, ни папе с мамой. А говорил только, что не знает, почему так вышло.
Вот что он увидел.
Стояла ночь. Мир вокруг был полон тревоги. Где-то в кустах ухал филин, выли волки. Закапал дождь — сильнее и сильнее. Медвежонок все шёл и шёл по лесу, промокший и замёрзший, и ему было очень страшно.
Вдруг лес закружился, налетел ветер, деревья угрожающе закачались, сгибаясь чуть не до земли, медвежонка хлестали колючие еловые лапы. А на рассвете, когда солнце выглянуло из разорванных туч, медвежонок увидел папу и маму. Они тоже всю ночь шли к нему навстречу, тоже слышали, как ухает филин, как воют волки, но только ни филина, ни волков не боялись, потому что они были вместе. А ещё потому, что они были взрослые. А медвежонок боялся, ведь он был маленький и слабый.
Антошка закончил играть в мажоре: взрослые медведи нашли своего медвежонка. Только весело и радостно Антошке не было. Потому что сыграть ветер, как он про себя услышал, у него не получилось.
«Вот учил бы гаммы, — сердился на себя Антошка, ожидая в холле оценки, — получилось бы ветер нарисовать». Ветер надо было рисовать гаммой быстрой-пребыстрой, а Антошка не умел играть быстро-пребыстро.
Только теперь Антошка понял, что учительница была права, когда требовала играть побольше гамм, этюдов и упражнений. Потому что играть гаммы и упражнения, говорила Манана Арчиловна, — это как укреплять мышцы у спортсменов. Чем больше спортсмены тренируются, тем быстрее они бегают и выше прыгают.
За выступление на зачёте Антошке поставили «отлично». Антошка удивился. Он был уверен, что ему поставят плохую оценку, ведь он пьесу про медведя не сыграл, а сочинил другую — про медвежонка. Ещё Антошка был уверен, что отличную оценку ему поставила Елена Владимировна, а Манана Арчиловна и директор Глинский его ругали.
Манана Арчиловна его действительно ругала. А вот Глинскому понравилась Антошкина игра, или, как сказал на обсуждении директор, импровизация. Антошка много слышал и от учителей, и от учеников, что директор ужасно строгий и сильно ругается, когда ученики плохо играют на зачётах или экзаменах. А ведь он вторую пьеску совсем не сыграл. Чудеса, да и только!
На директора Антошкина импровизация произвела впечатление. Когда Манана Арчиловна стала ворчать и жаловаться на Антошкины руки, Глинский возразил, что руки у него вполне нормальные.
— Очень даже хорошие руки. Я хоть и не большой специалист в фортепианной технике, но всё же школу не только как виолончелист заканчивал, но и как пианист. Это уже в училище пришлось выбирать — фортепиано или виолончель. Выбрал виолончель. И в консерватории учился на виолончели. Но и на своём уровне могу судить, что руки у парня что надо, для первого-то класса. А голова — чудо просто! — так сказал директор.
