— Нравится, — признался Антошка. — Она добрая… — Помолчал и тихо добавил: — И красивая…
Мама улыбнулась, обняла Антошку и поцеловала. Они ещё посидели немного, обнявшись.
— Бабушка с тобой так весь день и не разговаривала? — спросила мама.
Антошка отрицательно качнул головой.
— Со мной тоже… — вздохнула она. — Зря ты так над бабушкой подшутил вчера. У неё ноги больные, а ты в коленки лбом. А если бы она равновесие потеряла, упала бы? Что бы мы с тобой делали?
Антошка не ответил. Он прислушивался к звуку, который вдруг родился в голове и повторялся на одной ноте. Это было очень похоже на монотонное бабушкино ворчание. Антошка попытался отделаться от него, даже головой помотал, но звук никак не затихал, а, наоборот, всё усиливался. Тогда Антошка подошёл к пианино, забрался на стул, стал левой рукой нажимать клавишу, низкий голос которой — ту-ту-ту-ту! — никак не давал ему покоя.
— Что это? — удивлённо спросила мама.
— Бабушка ворчит, — сказал Антошка. — А это она вздыхает.
И он сыграл правой рукой, не оставляя низкого монотонного звучания в левой, две ноты в первой октаве. Они действительно пропели так, будто кто-то тяжело вздохнул: «Ох-ох…» И чуть погодя опять: «Ох-ох…»
Антошка так увлёкся, что не заметил, как мама вышла из комнаты и скоро вернулась уже с бабушкой, шепнув ей, что Антошка сейчас её портрет рисует. Бабушка сначала хмуро слушала внука, но чем дольше Антошка играл, тем светлее становилось её лицо. А под конец импровизации, когда Антошка совсем перестал изображать ворчание на одной ноте, заменив нудное повторение тихими аккордами, которые сопровождали печальную и добрую мелодию в правой руке, всю построенную на вздохах и жалобных интонациях, бабушка присела на диван и расплакалась, вытирая глаза скомканным носовым платочком.
— Я же вас люблю! — сквозь слёзы сказала бабушка. — У меня же никого, кроме вас, нет. Конечно, я за вас беспокоюсь. За кого мне ещё беспокоиться?
Мама подсела к бабушке, обняла её, погладила, как маленькую, по голове.
— Ну да, я вредная бываю, ворчу на вас… — всхлипывала бабушка. — Только вы не обижайтесь на меня, ладно? Я же любя!
— Мы не обижаемся. — Мама улыбнулась. — Если только совсем чуть-чуть. Иногда.
Антошка тоже крикнул, что они не обижаются.
— Спасибо, миленький. — Бабушка уже не плакала. Она поднялась с дивана, подошла к внуку и поцеловала его в макушку. — Такой красивый портрет!
— Очень красивый, — согласилась мама.
На середине реки
Урок Александр Петрович начал так:
— Бывает, что композитор, пока произведение не зазвучит у него в голове от начала до конца, не записывает его в нотах на бумаге. Это один способ. Другой способ — импровизационный. Композитор садится за инструмент, когда музыка звучит ещё смутно, какими-то обрывками, передавая лишь приблизительный характер будущего произведения. Композитор вслушивается, пытаясь найти нужную тональность, нужную фразу, что была бы созвучна его настроению, пока мелодия, которая смутно ему представлялась, не зазвучит сначала робко, потом всё более уверенно. И вот уже музыка, как река, течёт и течёт. А композитор на середине этой реки плывёт в лодке по течению. Или гребёт против течения.
— Какой бред! — шепнул Антошке Алдонин.
Антошка отвернулся.
— Но в том и другом случае важно научиться плавать, — продолжал Александр Петрович с улыбкой. — Иначе побарахтаетесь да потонете. А умение плавать в музыке — это умение понимать форму произведения. Пока нет формы — это всего лишь музицирование. Любительщина. Но как только появляется форма — это уже искусство. Потому что таков закон искусства — создавать и постоянно обновлять, усовершенствовать форму.
— Обновлять? — удивился Саша Подрезов. — Зачем же её обновлять, если она уже есть? И так ведь хорошо.
— Потому что цель искусства — стремиться к идеалу.
Антошка слышал, как Серёжка презрительно хмыкнул.
— Сегодня мы поговорим о сонатной форме. Точнее, о форме сонатного аллегро. Пока вам надо освоить самые простые положения такой формы. Вот они. — И учитель начал перечислять: — Экспозиция — это начало. Разработка — середина. Реприза — повторение начала. И кода — завершение.
Антошка повторил про себя: «Экспозиция, разработка…» — и дальше забыл.
— Любите ли вы читать? — спросил Александр Петрович. — Если любите, то, возможно, обратили внимание, что многие сказки, рассказы, повести и даже романы построены по одной схеме. Сначала читателей знакомят с героями произведения. Потом с ними случаются разные приключения. После приключений они возвращаются домой. И сказка на этом заканчивается. Наверняка вы заметили, что и у сонаты, и у сказки одна форма изложения — экспозиция, разработка, реприза и кода?
Антошка опять повторил про себя новые слова, но теперь забыл «экспозицию».
— А кода в сказке, это когда «вот и сказочке конец, а кто слушал молодец»? — спросила Катя.
— Верно, — согласился Александр Петрович.
— А ещё… «По усам текло, да в рот не попало»! — крикнул Антошка и рассмеялся.
— Тоже верно. А в какой тональности такая кода будет звучать?
— В мажоре, конечно, — пожал плечами Антошка.
— А в миноре — это когда «все умерли, и сказочка закончилась»! — усмехнулся Алдонин.
— Правильно. Такая кода прозвучит в миноре, — сказал Александр Петрович серьёзно. — Но сонатную форму можно понять не только на примере музыкальных или литературных произведений. Даже в одном вашем дне, любом дне, можно увидеть сонатную форму. И героем такого произведения будете вы сами.
Антошка удивился: как же это так?
— Утро. Вы встаёте. Вы полны сил, — продолжал Александр Петрович, словно услышал его вопрос. — Для себя вы примерно знаете, как сложится сегодняшний день. Планируете, что надо сделать то-то и то-то. Это экспозиция…
— Ну да… А если по утрам только спать хочется? Тогда какая это форма? — перебил Серёжка Алдонин.
— А такое в твоём возрасте разве бывает? — удивился Александр Петрович. — Где же молодая энергия? Где юные свежие силы?
— Ещё как бывает! — заверил Серёжка.
— И мне спать хочется, — призналась Катя.
— И мне… И мне, — стали говорить другие ребята.
