— А если на уроке спишь и тебе сны снятся? Это что тогда? — спросил кто-то.
— Сны — это отголоски прожитого дня, эхо ваших мыслей, переживаний, — улыбнулся преподаватель.
— Эхо? — переспросила Катя. — Как в горах?
— Ого… Круто! Теперь мы в горах! — хмыкнул Серёжка.
— В жизни всякое бывает, — повернулся к нему Александр Петрович. — А уж если на жизнь художник посмотрит, то и сны его становятся хоть сказкой, хоть эхом в горах. Деревья вырастают до облаков, трава делается синей, облака оранжевыми — и люди у него летают как…
— Бегемоты! — закончил Серёжка.
Все засмеялись.
— А почему нет? — спросил Александр Петрович. — Кто-то полетит как птица. А кто-то — как бегемот. Потому что в искусстве всё возможно. У настоящего художника и бегемоты летают как птицы… Но мы отвлеклись. Теперь давайте поговорим более конкретно. Я вам привёл в пример лишь одну из музыкальных форм — сонатную. А музыкальных форм много. Надо только, когда вы начинаете что-то сочинять, обязательно форму будущего произведения представлять.
Антошка закрыл глаза и стал представлять музыку стеклянного дождя. Какая это форма?
— Теперь давайте разберём на примере сонаты Моцарта те положения, о которых мы с вами говорили. — Александр Петрович подсел к роялю, стал играть сонату.
После урока, когда все ребята разошлись, Антошка дал Александру Петровичу послушать запись «Стеклянного дождя». Пьеса учителю понравилась. Он прослушал её несколько раз, а потом сказал, что именно эту пьесу они будут играть в марте на смотре юных композиторов.
— Как я буду её играть? — спросил Антошка. — Там ведь два пианино. И флейта. Я один не смогу…
— Это уж моя забота, — успокоил Александр Петрович.
— А на флейте пусть Катя играет, — тихо попросил Антошка.
Александр Петрович легко согласился:
— Хорошо, пусть Катя играет. Я, дорогой ты мой человек, не против. Пусть будет Катя…
В больнице
Стразу после занятий Антошка с мамой поехали в больницу. Папа им страшно обрадовался. Поговорил с Антошкой про школьные дела, спросил, что он сейчас сочиняет. Потом мама стала рассказывать папе о проблемах на работе. Антошка послушал-послушал разные непонятные слова, и скоро ему стало скучно.
Он поколупал папин гипс, который выглядел совсем не страшно, а даже смешно — как будто папа занял ногу и руку у статуи в парке, примерил и носит. А чужая рука и нога-то ему малы — и из гипса торчат папины пальцы. Мама велела гипс не трогать и опять завела свой взрослый разговор. Антошка потихоньку вышел из палаты.
Длинный коридор был пуст, но многие двери открыты, и Антошка пошёл по коридору, заглядывая в палаты. В одной он увидел старушку. У неё была загипсована шея. Старушка сидела на кровати и вязала носок. Увидев Антошку, она ласково ему улыбнулась.
В другой палате четверо дядек играли в карты. У одного была правая рука в гипсе, и он держал карты в левой. У другого в гипсе была левая рука, и он держал карты в правой. У третьего были загипсованы обе ноги, и он мог играть двумя руками. А зато у четвёртого были загипсованы обе руки. Он сидел рядом с игроками, заглядывал в карты то к одному, то к другому, то к третьему и давал советы. Заметив, что Антошка смотрит на них, дядька с загипсованными руками неожиданно показал ему язык. Антошка в ответ тоже показал язык. Тогда дядька что-то громко сказал, остальные посмотрели на Антошку, и он подумал, что сейчас они все покажут ему язык. Но дядьки отвернулись и опять стали играть в карты. Антошка отошёл от двери.
На пороге третьей палаты он замер. В этой палате было только две койки. Одна пустая. На другой, как ему сначала показалось, лежала большая кукла. «Кукла» была вся в белом, от ног до подбородка. И даже на голову была надета белая шапочка.
Открыто было только лицо и кисть руки. Антошка увидел на этой руке обручальное кольцо, такое же, как у папы и мамы. Он шагнул ближе к койке, остановился. Глаза «куклы» были закрыты. На тумбочке рядом с койкой Антошка заметил букетик фиалок в стеклянной банке, манную кашу в глубокой тарелке и рядом чайную ложечку. Ещё на тумбочке лежал крошечный белый плеер с наушниками-капельками. Это Антошку удивило, ведь «кукла» не могла сама включать плеер и надевать наушники, не могла брать ложку и есть кашу.
Антошка всё стоял и смотрел на лицо «куклы». Это было очень красивое лицо. Такие лица в мультиках у принцесс и русалок. Только губы «куклы» были бледными и потрескавшимися. Но ресницы и брови — густыми и тёмными. Антошка ещё внимательнее вгляделся в это лицо. Он заметил, как легко подрагивают ресницы и как чуть-чуть морщатся уголки губ.
Вдруг «кукла» медленно открыла глаза, посмотрела на Антошку. И взгляд этот его напугал. Глаза будто были сделаны из тёмного стекла. И сейчас из этих тёмных стеклянных глаз катились слёзы. Антошка всё смотрел и смотрел в эти глаза, не в силах отвести взгляд. И вдруг услышал, что «кукла» застонала. Антошка вздрогнул. Только потом он понял, что стон был тихий-тихий, но тогда, в палате, он прозвучал так, как если бы «кукла» закричала во всю силу.
Антошка попятился, выскочил в коридор.
Мама уже искала его. Стала ругать, что он без спроса ушёл из палаты. Но, посмотрев в глаза сына, спросила:
— Что случилось?
Антошка не ответил, опустил голову. Тогда мама заглянула в палату, из которой только что выскочил Антошка.
— Боже мой! — охнула она и за руку повела сына к папе.
Ночью Антошке приснился страшный сон. Должно быть, он кричал, потому что, когда проснулся, была ещё ночь, но в комнате горел свет. Мама сидела рядом на диване, шептала ласковые успокоительные слова. А в дверях стояла бабушка в одной ночной рубашке, босая.
— Что это он, а?.. Что это, а? — встревоженно спрашивала она у мамы.
— Всё хорошо, сыночек, — нашёптывала мама и гладила Антошку по голове. — Успокойся, родненький, всё хорошо. Ты дома. Я рядом. Успокойся, солнышко моё…
Антошка слушал мамин голос, успокаивался. Что за сон ему приснился, он уже не помнил. Помнил только, что было очень страшно. Но мама всё гладила Антошку по голове, говорила тихие баюкающие слова, и скоро он снова заснул.
Больше его к папе в больницу не пустили. На этом теперь настаивала не только бабушка, но и мама.
— Что это вы придумали — ребёнка по больницам таскать! — говорила бабушка. — Насмотрится там всяких ужасов, потом кричит по ночам.
Папа возражал. Антошка слышал, как мама отвечает папе, и по её репликам догадывался, что папа говорит.
Мама твердила устало:
— Ну какая правда жизни? Он ведь ещё маленький. Нахлебается этой правды, когда вырастет… Всему своё время.
