Сейчас Антошка шёпотом прочёл стихотворение, прислушиваясь к мелодии, которая уже начала звучать в голове. Но потом отвлёкся, стал думать о том, что вот мама уехала. Первый раз уехала из дома так надолго — на длиннющие десять дней.
Ещё стал думать о выступлении. Он очень боялся, что может забыть играть фотографию и начнёт импровизировать прямо на выступлении. И подведёт ребят и учителей. Посмотрел на портрет гнома. Ему захотелось увидеть, как гном улыбается. Но сейчас, в беспокойной полутьме, мелькали по лицу гнома тени, и было не разобрать, весело гному или грустно. Антошка всё всматривался и всматривался в портрет. Скоро движение теней убаюкало его, и он уснул.
Хоть вчера была по-весеннему тёплая погода: солнце грело вовсю и всё вокруг таяло, но в день смотра опять вернулась зима — землю будто накрыли белым покрывалом, кружил снежинки ветер. Папа, посмотрев в окно, сказал, что погода напоминает старую актрису в белом платье с глубоким декольте на груди. Актрисе кричат: «Уходи! Ты играешь фальшиво! Не хотим тебя больше ни слышать, ни видеть!» Но она упёрлась — не хочет уходить, на крики и свист не обращает внимания, только продолжает кривляться.
— Пап, а что такое «декольте»? — спросил Антошка.
— Собирайся, опоздаешь! — вдруг заторопился папа и упрыгал к себе в комнату.
Школа, в которой проходил смотр, была на другом конце города. Сначала Антошка и бабушка ехали на метро. Потом на трамвае и опять на трамвае. Школу построили недавно. Это было большое шестиэтажное здание с огромным холлом, большим и малым залами, просторными светлыми классами. Здесь ребята занимались не только музыкой, но ещё живописью и танцами. И называлась она школой искусств.
В холле уже ждали Катя и Серёжка. Бабушка сразу ушла в зрительный зал, а ребята поднялись в класс на третьем этаже. Здесь их встретила Манана Арчиловна. Алдонин был в чёрном костюме, в белой рубашке и галстуке. И туфли его блестели так, что в них можно было «смотреться и поправлять причёску», как сказал бы папа. Катя была в чёрном платье с белым воротничком. Это платье очень шло к её светлым волосам и тёмным глазам. Антошка подумал, что красивей девочки нет на всём белом свете.
В классе они репетировали. Алдонин играл свою партию небрежно. Манана Арчиловна несколько раз сделала ему замечание.
— Да что там играть-то? — зевнул Алдонин. — Легкотню эту…
— Но ты же ритм заваливаешь! — строго одёрнула его Манана Арчиловна. — Антон держится, идёт за тобой. А Кате очень трудно вступить. Потому что вы её вступление не подготавливаете. И виноват в этом ты, Серёжа. Пожалуйста, не халтурь.
— Ладно, Манана Арчиловна, — согласился Серёжка, мельком глянул на Антошку и усмехнулся: — Буду стараться. Как ина-че-то? Ведь это так ответственно — гениальную музыку играть!
Скоро пришли Елена Владимировна и Александр Петрович. Елена Владимировна сказала ребятам, что все они выглядят очень хорошо. Александр Петрович промолчал. Он болел всю последнюю неделю, на работу не ходил. И всё же на выступление пришёл, хоть был ещё не совсем здоров. Он смотрел на них сейчас сквозь очки слезящимися глазами, улыбался, тяжело дышал, покашливал. Елена Владимировна пожелала всем удачного выступления. Александр Петрович тоже хотел что-то добавить. Но вдруг закашлялся, достал платок, громко высморкался. Ничего говорить не стал, а махнул рукой и вышел из класса.
— Ну зачем больным надо было приходить? — сказала ему вслед Манана Арчиловна. — Вот неугомонный!
Скоро их позвали. Они спустились на первый этаж, прошли в комнату перед сценой. Комната эта называлась «артистической», потому что здесь артисты ждали своего выхода. А ещё её называли «предбанником». У них в школе тоже был такой «предбанник». Как-то Антошка спросил у старшеклассников, почему его так называют. Они ответили:
— На сцене — парилка. Здесь — предбанник.
— А почему парилка? — удивился Антошка
— Тебе разве на сцене жарко не бывает? — в свою очередь удивились старшеклассники.
Тогда Антошка только плечами пожал. Он сдал пока всего один зачёт в жизни, и на сцене ему жарко не было. А сегодня он понял, почему эту комнату так называют. Он очень волновался. И от волнения ему уже сейчас было жарко.
Всероссийский смотр-конкурс юных композиторов проходил в двух номинациях — сольное выступление и ансамбль. Солисты выступали вчера. Сегодня играли только ансамбли. Когда Антошка, Серёжка и Катя входили в «предбанник», только что вернулся со сцены ансамбль народных инструментов. И ребята с домрами в руках, балалайками, баянами и аккордеонами шумно преградили им дорогу. Пришлось подождать, пока оркестр выйдет. Но через пару минут в «предбаннике» опять стало тесно. После них должен был играть камерный ансамбль — он и сменил народников. Антошка смотрел на скрипки, альты, виолончели и думал: какая же это должна быть пьеса, если её будут играть столько инструментов? И кто её написал? Он знал, что композитор должен быть обязательно школьником — таковы условия конкурса. И ему было любопытно и хотелось угадать, кто из этих ребят, ждущих сейчас своей очереди, композитор.
До выхода осталось всего два номера. Манана Арчиловна ушла из «предбанника», сказав, что будет из зала их слушать и чтобы они не расходились после выступления, а ждали её. Антошка видел, как два мальчика-близнеца, которые только что сидели в углу и резались в «Морской бой» по телефонам, вполголоса командуя друг другу: «Е-два! Бэ-десять! Мимо! Ранен! Убит!», синхронно спрятали аппараты в карманы и ушли на сцену. Инструментов у них не было. Антошка решил, что они будут играть на двух роялях, подошёл к двери в зал, чуть-чуть её приоткрыл. Мальчики вынесли на середину сцены подставки, на которых лежали серебряные пластинки. В руках близнецов было по два молоточка. Молоточки легко коснулись пластинок. Раздался нежный певучий хрустальный звук. Инструменты звучали так, словно прямо в воздухе вспыхивают и гаснут разноцветные фонарики. Антошка замер от восхищения. Это был именно тот звук, который он так долго искал, когда сочинял музыку про «Заблудившуюся осень»!
— А классно металлофон звучит! — сказал кто-то рядом.
Но Антошка не обернулся. Он боялся пропустить хоть одну ноту. И пока мальчики играли, Антошка представлял, что играет вместе с ними, но только свою партию — на клавесине. Такое сочетание, металлофона и клавесина, ему очень нравилось.
Пьеса закончилась. Близнецы унесли металлофоны вглубь сцены, зашли в «предбанник». На сцену отправились девочка и мальчик — скрипачи.
К Антошке подошёл Алдонин и спросил с вызовом:
