— Несомненно! — смеялся папа.
— Талантище! — смеялся Иваныч.
Раздолбона не получилось. Когда все отсмеялись, папа серьезно заключил:
— Василию надо учиться. Обязательно. Это даже не обсуждается. Денис, надеюсь, ты это понимаешь?
— Да, — ответил Денис. — Я это давно знаю. Но… он еще маленький, а я… Куда меня уже усыновлять? Я уже и сам могу…
— Я без Дениса никуда не пойду! — аж зарделся Васька.
Его белесый чуб прилип ко лбу.
— Тебе надо, Васька. А я… Куда мне? — сказал Денис. — Куда мне… усыновляться?
— Что это за настроения? — возмутился Мигель. — Да ты…
Иваныч в это время подошел к Денису и приобнял его за плечи:
— С тобой-то как раз проще всего. Ваську мы можем усыновить, а тебя взять под какую-нибудь опеку. Пока тебе восемнадцати нет. Устроим тебя в училище. Куда — сам выберешь. Захочешь — в общежитие пойдешь, захочешь — у нас поживешь, пока встанешь на ноги. Станешь самостоятельным и будешь к нам в гости приходить. А?
— Соглашайся, Денис! — не выдержал я. — К нам в гости приходить будете!
— Да… — чуть слышно произнес Денис.
— И к нам, — присоединился Мигель, — когда я женюсь на молодой докторше. Она будет нас всех лечить. От кори…
— И от всякой душевной хвори, — добавила мама. — Ей тогда пациенты не понадобятся, когда она за тебя выйдет. Если выйдет, конечно.
— Почему это?
— А ей тебя одного на всю жизнь хватит.
— Ты сам, дорогой, мозги вынесешь всем, кто захочет. Я бы подумала на месте Веры.
— Он и тем мозги вынесет, кто не захочет.
— Как все пекутся о моем душевном здравии! — воскликнул Мигель, картинно воздев руки.
— О тебе не попечешься — так ты сам на лету спечешься!
Так они стояли и подкалывали друг друга еще долго. Наверно, для того, чтоб немного расслабиться… Ведь произошло нечто важное, чему я не могу найти названия.
Раскрасневшийся Васька собрал свои рисунки и ушел под крышу.
А Денис подошел к источнику. Он набирал в ладони воду и пил, и умывался, и фыркал…
Наконец взрослые пришли в себя и затихли. Денис вернулся ко всей компании.
Васька же спрятался и не выходил.
— Между прочим, мы еще даже не входили в монастырь. Вернее, в храм, — вспомнил папа. — В разрушенный храм.
— Мы входили вчера ночью. С Жанной, — сказал Иваныч. — Но уже темно было.
— Так что же нам мешает? — спросил Мигель и направился ко входу.
Я подумал, что уже второй раз на горе, а в развалины храма тоже ни разу не заходил, и направился вслед за всеми.
У крылечка меня догнал Денис.
— А они… кто? Художники? — тихо спросил он.
— Иваныч — художник, а Жанна — журналистка.
— Моя мама была медсестрой, а папа в порту работал.
— Не переживай! — прошептал я. — Они хорошие люди. У Жанны дочка была, только умерла в роддоме. И муж бросил. А Иваныч в монастырь хотел уйти. Но его не приняли…
— Ладно, потом расскажешь!
Мы уже вошли. Можно сказать, что «под своды» храма. Но сводов не имелось. Вместо сводов сияло синее и высоченное небо.
— Класс! — не удержался я.
Стены, выложенные из ноздреватого светлого камня. Кое-где сохранились следы штукатурки, а на ней — даже остатки росписи. Полу истертые лики святых.
Росписей сохранилось совсем мало. Зато на стенах в изобилии красовались намалеванные краской чьи-то имена и даже непечатные слова.
Размалевали, когда гора еще не стала заповедником. Много людей сюда захаживало, привлеченных легендами о зарытых сокровищах.
— А это, наверно, алтарь, — поднялся на пару ступенек и перекрестился Иваныч. — Господи, прости!
— Да, — сказал папа. — Видеть больно оскверненную святыню. Интересно, возможно ли храм восстановить?
Иваныч потрогал остатки росписи:
— Все сыплется. Ты только представь: монастырь — на горе, да еще в заповеднике. Здесь нужна хорошая бригада реставраторов. Профессионалы нужны. А денег сколько!
— И вообще, Крым давно другая страна, — напомнил Мигель.
— Но патриархия-то, наверно, Московская.
— Уже легче. Но все равно обидно. И неизвестно, кому этот монастырь принадлежит. Патриархии или государству.
— Вернее, развалины кому принадлежат.
— Развалины…
— Сколько говорено об этой обиде… за Крым. Как можно было Крым сначала подарить, просто так, а потом словно бы выбросить, за ненужностью?! — сказала мама и провела рукой по древней стене
[2].
— Предали Крым, да еще дважды.
— Обидно. А монастырь, наверно, можно восстановить, — заметил папа, трогая каменную стену. — Стена, например, стоит крепко.
— Умели люди строить на века! — отозвалась мама.
— А я тоже думал: вот какой хороший монастырь для Иваныча! — неожиданно для себя выпалил я.
— Когда это ты успел подумать такое? — спросил папа.
— А это когда мне сон про Иваныча приснился в тот наш первый подъем на гору.
Я уже и не рад был, что выпалил про свой сон. Мало ли что привидится человеку!
— Надо же! — удивился папа. — Откуда мог взяться сон про Иваныча?
— Расскажи! — попросила Жанна.
— Да, интересно, что может кому-то присниться обо мне… — повел богатырскими плечами Иваныч.
— А обо мне тебе ничего не приснилось? — поинтересовался Мигель.
— Нет, — ответил я.
«Придется рассказывать», — подумал я, видя, как ко мне подтягивается вся компания.
Выслушали меня молча и недоверчиво. Иваныч почесал затылок:
— Да…
— Чего только не привидится! — Папа потрепал меня по волосам.
Я отодвинулся.
— М-да… От поисков сокровищ может и крыша поехать!
Понятно, кому принадлежали эти слова…
А Жанна сказала:
— Вообще-то православные монахи не ходят в капюшонах.
— Это он, наверно, фильмов насмотрелся. «Пятый элемент», например, — пояснила мама.
Могла бы и не пояснять…
— «Куда ночь, туда и сон». Пошли, что ли… — заключил папа.
Все потянулись к выходу из храма.
