— О, Саня! Это же наша гора! В Крыму!
— Ага, — кивнул я.
Я был очень благодарен Лёнчику за эту фразу, брошенную мимоходом.
И всё же…
Иногда мне казалось, что гора «подпускает» меня к себе на какое-то расстояние, известное только ей, и не дает подойти ближе. Потому что я еще не готов.
Но мне все равно становится тепло и хорошо. Потому что я знаю одно: гора есть. Она существует. Она ждет.
Душа горы не изменит. Не предаст. Не исчезнет.
Можно было бы закончить на этом мой рассказ. Но из песни слов не выкинешь.
Глава 42
Как же про Мигеля-то не рассказать!
Не думайте, что он стал художн и ком-реал истом. Все пролетевшие два года Мигель по-прежнему занимался своим перфомансом. В первый год после этой истории восстанавливать монастырь не поехал — готовился к выставке. Не где-нибудь — в Париже!
До выставки Мигель ходил и сиял, как новая копеечка, а вот после…
Вернулся с выставки злым и «многократно неоцененным», как выразилась мама.
Какое-то время Мигель тосковал. Забросил все и даже к нам приходил редко.
Но долго находиться в творческом кризисе Мигель себе не позволил. Начал все сначала. Снова появились разговоры о выставках. И подружек Мигель продолжал менять, но… «без вдохновения»!
По крайней мере, так он говорил всем.
А вот на второй год… вместе с нами… под видом летнего отдыха… поехал на недельку и просидел на горе два месяца.
У Мигеля на горе остался и свой интерес. Он сунулся в изолятор сразу же, как прилетел. Хотел найти Верочку, которой когда-то обещал писать, но… Но — увы…
Толстая тетка-врач встретила москвича приветливо и предложила ему померить температуру и давление. За умеренную плату.
Мигель поднялся на гору в расстроенных чувствах. Иваныч ему не сочувствовал. Он сказал:
— Надо было этой врачихе клизму тебе предложить! Ведёрную!
— Пол ведёрной бы хватило, — грустно ответил Мигель.
На что Иваныч язвительно заметил:
— Ты, брат, все жалеешь себя да поблажек ждешь. — И добавил: — Поезд ушел. Не догонишь теперь… А вообще — обидел ты девчонку. Это же тебе не какая-нибудь московская тусовщица!
Мигель спустился с горы и бросился искать Верочку. По тому адресу, который значился в администрации лагеря, Верочки не оказалось. Соседи не знали, куда она переехала. В адресном столе таковая не значилась. Мигель опустил руки и с головой ушел в восстановление монастыря.
Однажды, уже в конце лета, мы с Мигелем, Лёнчиком и Васькой спустились с горы, чтоб искупаться в море и купить продуктов в городе. Идем мы себе, идем, и вдруг Лёнчик оборачивается и здоровается с кем-то:
— Здравствуйте!
Кто-то ему ответил с противоположной стороны улицы.
Прошли мы немного, и я спрашиваю:
— С кем это ты там здороваешься? Откуда у тебя знакомые в городе?
А Лёнчик отвечает:
— Это докторша наша, которая раньше в лагере работала.
— Что? Где? Какая докторша? — Мигель аж затряс Лёнчика.
— Какая-какая! Вера Петровна! Она меня тогда колола, когда я ногу ломал!
— Где? Где она?
— Да мимо прошла. По той улице. Кажись, в магазин зашла…
Лёнчик не успел договорить.
Мигель оттолкнул его и перебежал на другую сторону улицы. Мы — за ним. Через несколько минут мы действительно увидели Верочку, выходящую из магазина. В прогулочной коляске она везла симпатичное создание, одетое в панамку и шорты.
Верочка везла малыша.
Мигель встал перед Верочкой, как столб, врытый в землю. Мы подошли поближе.
— Вера… прости… я… Вера… — лопотал Мигель. — Я искал… Я хотел… А это… Это — кто?
Верочка молчала. Мигель наклонился к малышу и спросил его:
— Ты кто?
— Ихалич, — ответило создание.
Оно тряхнуло головой, панамка слетела, и я совершенно точно перевел, что значит «Ихалич».
Создание оказалось как две капли воды похожим на Мигеля и представилось, как и положено солидному человеку: «Михалыч».
Мигель сел перед Михалычем на корточки. Потом он просто сел на асфальт и обхватил голову руками.
Так он долго сидел. Верочка молчала, мы — тоже. Правда, Лёнчик попытался спросить, в чем дело, но я шепнул ему, что потом всё объясню.
Сидел Мигель, сидел, пока Михалыч не потянулся к нему ручонкой и не дернул за волосы.
Тогда Мигель поднялся. Я никогда не видел, чтобы он так краснел. Краснота проступала даже сквозь темный загар. И таким взволнованным я никогда Мигеля не видел.
— Вера… я искал тебя…
— Наверно, плохо искал… — вздохнула Верочка. — Извини. Нам пора. Мы в поликлинику идем. На прививку.
Мало того что Мигель покраснел — он начал еще и заикаться.
— М-м-можно с вами?
— Лучше не надо. Я не хочу дважды входить в одну реку. Тем более что это — такая ненадежная река! Не дергал бы ты нас, Миша. Что было, то прошло.
Миша! Надо же, как она назвала Мигеля!
— Но ведь он — м-м-мой сын! Да?
— Твоего здесь ничего нет.
— А отчество?
— В честь архангела Михаила.
— Вера! Вера! Ты зам-м-м-мужем?
— Это тебя не касается.
— Значит, нет! Нет! Вера! Я ведь переменился!
— Не заметно! — Верочка улыбнулась и выразительно посмотрела на длинные волосы и вечные Мигелевы фенечки и ремешки.
— Сейчас! — воскликнул Мигель.
Он стоял на улице и лихорадочно озирался. Увидев будку сапожника, он метнулся к ней и начал что-то горячо объяснять ему.
Через мгновение он снова стоял перед Верочкой с большими ножницами в руках.
— Вот! — говорил Мигель и резал свои космы вместе с вплетенными в них бусинками. — Вот! Вот! Вот!!
— К чему такие демонстративные жертвы?.. — вздохнула Верочка. — Разве это — показатель перемен?
Южный морской ветер понес космы Мигеля по асфальту.
Михалыч смотрел на Мигеля и как будто все понимал. Грустно как-то смотрел…
Кончилось тем, что мы с Васькой и Лёнчиком пошли купаться, а Мигель потопал на прививку.
Думаю, Мигелю прививка не помешала бы. Хотя смотря от чего, конечно…
