Надо было бы, конечно, дождаться темноты. Во мраке ночном все эффектней получилось бы. Вук бы покаркал всласть, факелы бы зажгли… Для того чтобы человека напугать, тем более глупостью, темнота — время наиболее подходящее.
Всё так. Однако, когда молодильные яблоки, казалось, уже почти в руках, не хотелось терять целый день на ожидание.
Нет, все должно получиться и при свете дня. Только бы Вук не подвел…
— Не подведешь? — спросил Антошин птицу, сидящую у него на плече. — У тебя задача одна: все время быть рядом со мной. Ну и покаркай еще для устрашения. Понял?
Вук даже не стал никак реагировать на такой глупый вопрос, как бы намекая: объяснял уже раз, чего повторять?
Антошин не сказал — скорее приказал Длинноволоске:
— Стой во дворе! Ничему не удивляйся! Ни с чем не спорь! Я знаю, как сделать так, чтобы ты осталась жрицей, а племя твое жило в безопасности.
Та испуганно посмотрела на полковника:
— Я думала просто с ним поговорить… Просто…
— Боюсь, тут такая история, что одними разговорами не поможешь.
Выражение лица Длинноволоски мгновенно изменилось. Она смотрела строго и властно. Словно в обычной женщине вдруг проснулась жрица.
— Только обещай мне, Инородец, что с мужем моим ничего не случится дурного. Обещай мне!
Вместо ответа Антошин взял у Длинноволоски «глазастый» меч и произнес, улыбаясь:
— Скоро он вернется к тебе, хозяйка.
Окошки в доме были маленькие. Поэтому первоначальный план — появиться неожиданно через окно — сразу отбросили. Ну что ж, тогда придется иначе таинственность нагнетать.
Антошин заглянул в окошко. Седой спал на широкой скамье. Никого больше полковник не увидел. Если Седой в доме один — это хорошо.
Изба была большая, добротная. Седой спал в дальней, теплой ее части.
Антошин и Малко открыли массивную дверь. И тут же, как договаривались, заорали что есть мочи. Вук тоже закаркал за компанию и еще крыльями начал хлопать, видимо для пущего устрашения.
Седой вскочил и начал ошалело оглядываться.
И тут в него полетел меч. Тот самый, «глазастый». Меч летел прямо в Седого — уклониться от него было невозможно.
Но чуть-чуть не долетев до человека, лезвие вонзилось в пол — Малко ловко умел метать.
«Глаз» меча шатался из стороны в сторону, словно хотел получше разглядеть знакомую избу.
Антошин и Малко стояли на пороге, важно сложив руки на груди.
— Вы?! — с ужасом спросил Седой.
— Мы, — торжественно провозгласил Антошин, изо всех сил стараясь не рассмеяться. — Мы. — Он сделал паузу и добавил торжественно: — Посланники богов!
Когда полковник рассказывал Малко о плане, парень категорически возражал против того, чтобы Антошин произносил эти слова, предлагая заменить их словами попроще: «мы — страшные люди» или «мы всё видим», в общем, какой-то детской чепухой.
Но деться Малко было некуда. Парень продолжал стоять, торжественно сложа руки на груди, и лишь недовольно стрельнул глазами в сторону полковника.
— Ты предал бога! — взревел полковник.
— Я?.. — Седой привстал и тут же снова рухнул. — Нет… Вас обманули… Я…
Полковник уже вошел в роль:
— Молчи! Ты выгнал из племени свою любовь, настоящую жрицу! Тебе нет прощения!
Антошин поднял меч — подарок Длинноволоски.
Седой вжался в скамью, прошептал:
— Пощадите!
— Нет тебе спасения!
Антошин прошелся по избе с видом победителя.
Седой с ужасом смотрел на него.
«Быстро же ты сломался! — усмехнулся про себя Антошин. — Даже неинтересно. Но вообще все закономерно: людей, которые ведут себя нечестно, всегда очень легко испугать. Родителей Малко не испугали даже обры, а этот…»
— Бог, пославший меня, милосерден, — изрек Антошин, сам удивляясь собственным словам. — Он оставляет тебе жизнь. Сейчас сюда войдет жена твоя, и ты поклянешься служить ей, выполнять любую ее просьбу. Знай, что боги всегда видят тебя. Но этого мало. Вот ворон. Это ворон-волк. Он тоже посланник. Если ты нарушишь клятву, птицы мгновенно донесут ворону о твой измене, и главный бог покарает тебя в тот же миг!
Антошин хлопнул в ладоши, Вук взлетел с плеча и совершил по избе устрашающий полет, сопровождающийся карканьем и хлопаньем крыльев.
Антошин взглянул на Седого. Казалось, тот хочет слиться со скамейкой, уйти в нее.
Все шло очень хорошо.
Полковник был уверен: они все сделали правильно и его план сработал. Спасибо Вуку, без него бы, конечно, ничего не получилось.
Но Антошин ошибся. Седой не верил ни в каких богов. И в божьих посланников не верил. И гневом богов его нельзя было испугать. На самом деле Седой боялся только одного — не получить власти жреца.
И вовсе не от страха он так силился вжаться в скамейку.
Со скамьи свисала простыня, поэтому ни Антошин, ни Малко не могли видеть, что под скамьей делает Седой. А он искал кочергу. Нашел. И теперь выжидал, когда ее можно будет кинуть…
Неожиданно над головой Антошина пролетел какой-то предмет и ударился в стену за спиной.
Лишь на мгновение по инерции отвернулся Антошин, но этого оказалось достаточно, чтобы Седой успел вскочить, схватить со стола нож и приставить его к горлу Малко.
— Отойди назад, если не хочешь, чтобы я прирезал твоего мальчишку. — Седой усмехнулся: — Тоже мне, божьи посланники!
Антошин сделал пару шагов назад.
— Меч выброси! — прошипел Седой.
Антошин подчинился.
Малко косил глазами на нож, приставленный к его горлу, совершенно не понимая, что ему теперь делать.
И тут кто-то кинул в окно камень.
Седой, Антошин, Малко следили за его полетом. Казалось, камень летит как-то неестественно медленно, словно в замедленной съемке в кино, которое изобретут через много веков.
Камень попал точно в голову Седому. Тот ослабил хватку — Малко вырвался.
Кто же этот меткий метатель камней? Неужели Длинноволоска?
Размышлять об этом времени не было.
Одним ударом Антошин уложил Седого на пол. Но Седой тут же вскочил. Еще удар — и он снова рухнул.
Нет, в рукопашном бою против полковника ему не устоять. Да и Вук тоже старался: летал над Седым, каркал угрожающе и все норовил клювом ударить.
Но Седой не собирался сдаваться. Он молнией бросился к кочерге, схватил ее, двинулся на полковника.
Малко попытался встать на защиту, но Антошин крикнул:
— Не надо, я сам!
