Седой не знал приемов борьбы. Он надеялся только на свою силу.
А полковник Антошин Николай Васильевич был обучен. И обучен неплохо.
Кочерга со стуком упала на пол. Полковник сзади обхватил шею Седого и со всего маху ударил того головой о стену.
Брызнула кровь. Седой упал.
В избу вбежала Длинноволоска. Она кинулась к Седому, прикрывая его своим телом, закричала на Антошина:
— Ты же обещал! Не смей его бить! Не смей!
Антошин хотел было ответить, но лишь рукой махнул.
Длинноволоска нежно гладила Седого, дула на его раны, приговаривала:
— Сейчас мы подорожник приложим… сейчас… Тебе больно, да? Больно? Сейчас подорожник… Сейчас я…
Полковник тронул Малко за руку:
— Пойдем, они без нас разберутся.
«Сколько раз говорил себе: не вмешивайся в семейные разборки, — корил себя Антошин. — Хоть в своем времени, хоть в любом другом, не вмешивайся, если не хочешь выглядеть идиотом».
Во дворе они увидели Кривоша.
Малко спросил:
— Это ты камень бросил?
Кривош кивнул.
— Молодец, спасибо тебе. — Малко пожал парню руку.
Кривош заулыбался и затараторил:
— Я пришел тебя еще раз поблагодарить, а тут вижу: вас незнакомая женщина куда-то ведет. Я подумал: как же это вы уйдете не попрощавшись? Да и к тому ж неизвестно, далеко ли она вас увести хочет. Ну и пошел за вами на всякий случай. Шли да шли. Пришли. Я в окошко стал глядеть, чего вы делаете. Не понял, конечно, ничего, покуда он Малко не схватил. Тут я догадался, что Малко надо спасать. Ну и вот. Пойдем, что ли, к нам? А то Найдён с Дашей беспокоятся, куда вы подевались.
— А ты дорогу-то домой отыщешь? — с сомнением спросил Антошин.
Кривош смотрел гордо.
— Конечно! Я ж зарубки делал мечом, который вы подарили. По ним легко дорогу отыщем.
Возвращались молча.
За все время пути Малко задал Антошину один-единственный вопрос:
— Ну и что ты думаешь, как у них теперь все будет?
— Не знаю, — честно ответил Антошин. — Когда любовь, Малко, тогда ничего не понятно. Когда любовь, тогда всяко может быть: и радость, и юдоль.
Малко и Кривош понимающе кивнули.
Прощание было долгим.
Полковника и Малко ни за что не хотели отпускать без пиршества.
Пришлось попировать немного. Правда, меда больше не пили. Но никто и не настаивал, понимая, что людям в дорогу надо. Мед на свадьбе — друг, а в дороге врагом становится.
Потом их стали собирать в путь. Насобирали два мешка.
Потом Найдён подарил им одолень-траву на добрый путь, а девушки запели знакомую Антошину песню:
Одолень-трава!
Одолей ты злых людей, злых людей,
Лихо бы на нас не думали, не думали,
Скверного не мыслили, не мыслили…
Отгони ты чародея-ябедника, отгони,
Одолень-трава!..
Девушки пели красиво и таинственно. Непонятно было, то ли просто поют, то ли заклинают на дорогу, то ли напутствуют.
И тут Антошин увидел Длинноволоску.
Она стояла в стороне ото всех и взглядом звала его.
Полковник, оставив поющих девушек, подошел к Длинноволоске.
Женщина улыбнулась виновато, взяла Антошина за руку.
— Прости. Не стерпела, когда ты его бил. Люблю его, ничего поделать не могу. В твоей стране так бывает?
Антошин вздохнул.
Длинноволоска рассмеялась:
— Хорошо ответил! Ну прощай! Счастливый путь тебе! У нас как говорят? Пусть дожди смывают грязь с твоего пути, но не размывают дороги. Пусть реки дадут тебе воды — жажду утолить, но не мешают идти. Пусть озера дадут тебе привал, но не пересекут путь твой.
Это «водное» пожелание понравилось полковнику, он даже пожалел, что не запомнит его.
— А как же вы теперь с ним? — спросил Антошин. — С твоим нервным мужем?
— Мы решили вместе жрецами быть. Так, конечно, не принято, но он уж больно хочет. — Длинноволоска смущенно потупилась. — А я не могу ему отказать..
«Обманет он тебя», — едва не вырвалось у Антошина, но он сдержался.
И почему любовь отнимает у женщин разум? Вот уж на самом деле: радость и юдоль вместе!
— Идете далеко ли? — спросила Длинноволоска.
Скрывать смысла не имело.
— Избушку на куриножке ищем, — ответил Антошин.
— Тут недалеко… — вздохнула Длинноволоска и показала на узкую тропинку, уходящую куда-то в лес.
Но ведь вчера полковник точно знал, что надо идти по другой дороге, по широкой. Вон по той, которая от дома Живко петляет.
— Ты путаешь, — произнес Антошин неуверенно. — Я другую дорогу видел… То есть чувствовал… Ну то есть нам показывали.
— Кто это вам показывал? — вскинула брови Длинноволоска. — Что я, не знаю, где куриножка находится? Куриножка — три дороги. Избушка там еще стоит. И бабка в ней живет — противная, но умная. Ведьма. Страшная и могущественная. Говорят, ее другие ведьмы даже побаиваются.
Малко и полковник стали расспрашивать у людей, где найти избушку на куриножке.
Все показали на узкую тропинку.
Стало ясно, что Длинноволоска не обманывает.
Почему так получилось? Кто ж разберет?
Может, Антошин, выпив меду изрядно, не то почувствовал. А может, чтобы дорогу отыскать верную, надо было непременно попытаться Длинноволоске помочь, чтобы самим увидеть то, о чем Живко на свадьбе говорил: радость и юдоль вместе — это любовь.
Наверное, надо было самим убедиться, как любовь людям счастье приносит и как она их несчастными делает.
Но сколько ни думал Антошин, так и не смог до конца понять, зачем дорога подарила им это приключение с Длинноволоской. А может быть, ни за чем — не с какой-то там конкретной целью, а просто для новых впечатлений от жизни?
Впрочем, какая разница? Главное, теперь абсолютно ясно, куда путь держать. Тем более все в один голос твердили: до куриножки, мол, идти совсем недалече.
Правда, бабку, которая в избушке живет, советовали опасаться, предупреждали, как и Длинноволоска, — умная, конечно, но подловатая. И что у нее на уме, никто не знает. Ведьма, одно слово. И не просто так себе ведьма, а какая-то прямо совсем неприятная и страшная.
Когда стало ясно, что Малко и Антошин уходят, все заплакали.
— Чего это они? — растерялся полковник.
— Люди не любят расставаться, понимают: только дорога знает, куда она приведет человека, — объяснил Малко. — Дорога сильнее нас, и потому страшно, когда человек ей отдается. Только дорога ведает, счастье путник найдет или попадет в Вырий. Только дорога и боги. Ну и солнце еще. Оно на дороге светит, чтобы свет был.
