«ВКонтакте» – это пережиток прошлых времен, напоминание о бурной школьной жизни, когда день без нового мема, повешенного на стенку, без того, чтобы с пеной у рта отстаивать свою точку зрения в какой-то группе, казался зря прожитым. Но там были все школьные друзья, в том числе и из параллельных классов. Мне очень хотелось с кем-то просто похихикать и пококетничать, чтобы стряхнуть с себя эту мартовскую полусонную хмарь, липкое болото, в котором самым топким и опасным местом была мысль, что Серёня теперь может встречаться с кем-то еще.
Онлайн был Вадик, по прозвищу Каракатица, с которым я просидела до восьмого класса за партой (потом появился Серёня), и Отарик. Вадик работал на автомойке и мечтал завести «свой бизнес». Отарик «поступал на врача» уже второй год. Родительские деньги позволяли ему всё: и без конца поступать, и как-то косить от армии. Мама требовала от Отарика только одного – чтобы готовился к поступлению. Отарик ее убедил, что готовятся все только на компьютерах, информацию там ищут, читают научные статьи, а уж проверять каждую секунду, сидит ли Отарик «ВКонтакте» или читает статьи, времени у мамы, конечно, не было: сама работала врачом в самой крутой платной клинике нашего города.
Отарик мне сначала нравился, а когда он вдруг подарил мне алую розу на Восьмое марта, разонравился. Дело было не в Серёне, который как раз возник на горизонте (и на то Восьмое марта не то что не подарил ничего, а проржал все уроки с Веркой Сергеевой), а просто не понравилось, что Отарик так быстро «сдался». Но Отарик по-прежнему был в меня влюблен.
«Наконец-то! – написал он вместо приветствия. – Куда пропала?»
«Привет!» – написала я ему, польщенная.
Надо же, никогда не думала, что Отарик онлайн будет вызывать у меня такую радость!
«Привет, Галя!» – написал Вадик, и я присвистнула.
Вот как получается! Я, значит, всем нужна. А сама сижу-грущу-мучаюсь зачем-то.
«Я давно у тебя хотел спросить одну вещь, но ждал, когда ты выйдешь онлайн, чтобы поговорить с тобой лично, – писал Вадик. – Правда, это общение нельзя назвать личным…» – продолжал он.
Даже если бы его имя не было указано в диалоге, Каракатицу всегда можно было узнать по занудству, с которым он излагал мысли и расставлял знаки препинания. И по фразам, которые часто повторял. За медлительность он и получил свое прозвище.
«…потому что Интернет искажает мысли», – закончила я мысленно.
«…потому что Интернет искажает мысли», – дописал и Вадик.
Я хихикнула, но ответила в том же тоне.
«О чем ты хотел меня спросить, Каракатица?» – написала, а потом стерла последнее слово и выслала.
«Это очень важный для меня вопрос. Я подумаю, как его лучше сформулировать», – ответил он.
Я закатила глаза, прошептала «зануда» и открыла диалог с Отариком. Тот уже успел настучать смешную историю про маму, которая заходит в комнату, чтобы проверить, занимается ли он. Он же сразу пытается открыть какой-нибудь научный сайт, но если забить в поисковик любое название части тела человека, вылезают всякие скабрезные сайты, и мама пару раз чуть не поймала его.
«Взрослый человек, а занимаешься ерундой!» – написала я ему, еле сдерживая смех.
Вдруг мне пришло в голову: мама Отарика очень умная женщина. Она наверняка знает, что ее сын весь день сидит в соцсетях. Наверняка на самом деле она даже довольна, что он торчит «ВКонтакте», а не болтается неизвестно с кем по подъездам. Так что проверяет-то она проверяет, но даже если видит сайт со словами «Да-да, детка, да», то уходит довольная. А Отарик – лопух.
«О! Слушай! Мне кажется, я разгадала секрет твоей мамы», – написала я Отарику.
«Привет!» – возникло вдруг в соседнем окне, и я вздрогнула.
Серёня.
Ладони взмокли, сердце затукало где-то в горле. Я сглотнула. Вытерла ладони о футболку.
«И тебе – привет…»
Мне вдруг захотелось, чтобы он видел: у меня все прекрасно! Я счастлива без него! Ни капли не страдаю! Жизнь у меня бьет ключом!
Я бы наврала, что встречаюсь с кем-то, но вот беда: Серёня всегда мог понять, вру я ему или нет. Ну, может, он и не спросит. Тогда главное – выдержать тон. Убрать эти многоточия, а то с ними я похожа на Каракатицу.
«Как ты?»
«Норма. А ты?»
Я напряженно смотрела на экран. Это были очень простые слова. Но каждое, даже союз «а», было наполнено тайным смыслом.
«Я ок».
Меня всегда раздражало, что он так коротко пишет. Сначала я делала ему замечания. Потом в отместку сама стала писать коротко: «Хор.», «Отл.», «Норма». Но он всегда умудрялся ответить еще короче. Я ему: «Норма», а он мне «Ок».
Возникла пауза. Я подумала, что похоже, будто мы стоим на тонкой ледяной изморози и дрожим, страшась ступить вправо или влево.
«Как ребята?» – спросил он.
Серёня отступил назад, на берег. Что ж, правильно. Так спокойнее.
«Лёвка вроде ок, готовится. Лариска тоже».
«Она вроде в нашу академию поступать будет?»
«Угу», – ответила я, любуясь своим кратким ответом.
«Скажи ей, пусть не идет на международную экономику: я тут зачет завалил на днях. Это реально невозможно никакими мозгами понять».
«Да, в международной экономике я бы тебе ничем не смогла помочь», – написала я.
Он ответил смайликом. Я тоже тепло улыбнулась. Оба вспомнили, как познакомились. Он сел рядом случайно: Верка, его соседка, заболела, а ему надо было списать алгебру. Я поделилась тетрадкой, а когда заметила, что он даже переписывает с ошибками, предложила:
– Хочешь, объясню?
Верка меня потом долго упрекала, что я отбила Серёню. Но я действительно хотела просто объяснить ему алгебру. Мне он особенно не нравился, казался каким-то суровым и мрачным. Его могла расшевелить только Верка: они дружили с детсада, и она как-то умела рассмешить его. Серёня мне потом сказал, что он никогда не был влюблен в нее.
Правда, это все было сильно потом. Мы полгода занимались алгеброй у меня дома. Только алгеброй, а вовсе не тем, что приписывала нам Верка, отсевшая к Отарику и громко хохочущая, даже если он не шутил.
Я влюбилась в Серёнин затылок. Хорошо это помню. Он наклонился, чтобы завязать шнурки на кроссовках, и я в полутемном коридоре увидела, как смешно, словно у воробья перышки, торчат волосы у него на затылке. Неожиданно я протянула руку, но тут же одернула себя. Он ничего не заметил.
Серёнины волосы не давали мне покоя. Мне хотелось дотронуться до него. Но я видела, что его по-прежнему интересует только алгебра. Я же – словно вылупилась из яйца. Все было теперь по-другому. Везде перед моими глазами стоял Серёня, и к чему бы я ни прикасалась, мне казалось, я прикасаюсь к нему. Я постриглась, проколола несколько дырок в ухе, начала собирать мемы. Мне хотелось стать интереснее, привлекательнее для него. Но вышло странно: как-то на самостоятельной по алгебре я просидела, грызя ручку и разглядывая Серёнины руки, и провалила работу. Он написал. В утешение мне досталось объятие после уроков. А потом и все остальное.
